За колючей проволокой: подмосковные дети войны рассказали о пережитых ужасах фашизма

Общество
Б.Фишман/РИА Новости

Фото: [Б.Фишман/РИА Новости]

Страшный голод, казни, пожары, жестокость врагов, смерть родителей… В юные годы эти люди пережили все мыслимые и немыслимые ужасы войны. Спасали только надежда, желание выжить и невероятное стечение обстоятельств. Корреспондент «Подмосковье сегодня» пообщался с жителями Подмосковья, чье военное детство прошло в фашистских концлагерях и оккупации.

СПАСИБО МАМИНОЙ КУКЛЕ

Этим летом жительница Лобни Людмила Милешина отпразднует 81-й день рождения. В 74 года оставила работу, занимается общественной деятельностью. И сложно поверить, что в детстве пережила настоящий кошмар.

Перед началом войны пятилетняя Люда вместе с мамой гостила у бабушки в Белоруссии. Это был июнь 1941 года. А 22-го числа началась война.

– Отец ушел на фронт, мама стала связной. Она работала в парикмахерской и слышала от полицаев полезную информацию, передавала ее нашим, – рассказывает Милешина.

В 43-м по доносу Люду с матерью на два месяца посадили в тюрьму.

– Постоянно хотелось есть, было холодно. В помещении, где нас держали, замерзала вода. Детей забирали сдавать кровь, и назад никто не возвращался. Меня спасли чирья на боку. Но страшнее всего было на допросе, – делает паузу Людмила Милешина. – Помню, как мама сказала: «Мой муж воюет, ну и что? Мы же вас сюда не звали». Больше она ничего не говорила: к ее голове приставили пистолет. Переводчик требовал: «Говори, говори!» Я не выдержала и закричала со страху громко-громко. Немец, который вел допрос, плюнул и вышел.

Запомнился Людмиле еще один страшный эпизод.

– Во время бомбежки нас, детей, оставили в окопе, наказав никуда не уходить. Но мы же дети, видим – солнышко на улице, вот и решили погулять, – с содроганием говорит женщина. – А я забыла куклу, которую мне мама сшила, вернулась за ней. И вдруг рядом разорвался снаряд. Все дети погибли. Только я осталась в живых...

«МЫ ЖИЛИ СРЕДИ МЕРТВЫХ»

Даже недолгого общения с жителем Наро-Фоминска Виктором Гладышевым хватит, чтобы понять: по его рассказам можно повесть писать. Как родную деревню Смолино под Наро-Фоминском разворотило бомбежками, как туда ворвались немецкие солдаты, как они убивали и мародерствовали.

Восьмилетний Витя чудом избежал расстрела, но сцена первой казни до сих пор всплывает перед глазами.

– Мы с братом были у речки, когда увидели, что из Наро-Фоминска гонят узников, человек 30. В основном женщин и детей. Те, кто помладше, уже не могут идти, – с дрожью в голосе вспоминает Гладышев. – Октябрь тогда ледяной был, снег лежал. И одна девочка, совсем малышка, начала плакать. После нескольких окриков фашист вырвал ее из рук матери, понес к проруби и утопил. Колонну погнали дальше, а ножки в красных ботиночках так и торчали из проруби.

А через день Виктор стал свидетелем расстрела друга.

– Гришка, он постарше меня был, где-то раздобыл лошадь, на шапку приколол красную звезду и проскакал по улицам с криком: «Ура!» В деревне, оккупированной немцами! Представляете, какой храбрец! – с грустью и восхищением говорит Гладышев. – Сначала ему дали подзатыльник и отпустили. Он опять за свое. Тогда его схватили и на глазах у родителей расстреляли.

Во время очередного наступления немецких частей Виктор с братом убежали в лес. Надеялись отыскать среди советских солдат своего отца. Там мальчишки увидели наш танк и трех военных.

– Мы спросили танкистов, что они здесь делают. Они в ответ: «Немцев ждем. У нас ни горючего, ни боеприпасов, воевать нечем, сдаваться будем», – рассказывает Виктор. – Знаете, жутко видеть, как топят девочку, но когда видишь здоровых мужиков, согласных сдаться… Это такой стыд и брезгливость! Даже не знаю, какое чувство ужаснее...

За время войны братьям пришлось пережить жуткое заточение в церкви Бориса и Глеба в калужском городе Боровске.

– Там были арестованные взрослые и дети, – рассказывает Гладышев. – Люди умирали на глазах. Так мы и жили среди мертвых. Мертвый человек тепла не выделяет, но за трупом можно спрятаться от сквозняков, немного согреться. Было ли мне страшно? Нет, я и сам был словно мертвый.

Узников не кормили. Не умереть с голоду помог брат. Он хорошо знал немецкий и иногда упрашивал надзирателей выпустить ненадолго маленького Витю раздобыть еды.

– Выбегу, где-нибудь что-нибудь достану, – вспоминает Гладышев. – Шелуху от лука да очистки от картошки удавалось находить.

ОТЦА СОЖГЛИ

Когда жительнице Пушкино Татьяне Фоминой было шесть лет, фашисты сожгли ее отца, а с ним еще 260 человек. Это было 23 мая 1943 года.

– Нас, женщин и детей, вывели из сарая, а мужчин оставили. У меня до сих пор перед глазами мой папа, – рассказывает Фомина. – Завернул меня в овчину, передал матери и сказал: «Береги младшенькую!» Нас отогнали метров на 500, сарай облили бензином и подожгли. А ровно через пять месяцев я попала в Освенцим.

В одном из самых страшных нацистских концлагерей Таня провела полтора года, до 27 января 1945-го.

– Мы попали туда всей семьей: мама, мои сестры и брат. У старшей сестры было двое детей. Глухонемые. Их сразу сожгли, – тихо говорит Фомина.

В концлагере Татьяна потеряла и маму.

– Нас всех, как семью партийца, должны были расстрелять, но мама понимала, что отца уже нет в живых, а нас надо спасать, и сказала, что это не ее муж и не отец детей. Просто однофамилец – Ершовых было полдеревни. Нас это спасло, но маму все равно сожгли.

А вот как ее и других узников освободили, Татьяна Фомина практически не помнит: настолько она была истощена и измучена.

ПОБЕГ ИЗ ЛАГЕРЯ

Сегодня Валентина Лашина – заместитель председателя Совета бывших несовершеннолетних узников фашизма городского округа Мытищи. Несмотря на трагизм, ее история полна удивительных спасений.

Во время оккупации ее дядя работал в немецком штабе и имел доступ к документам. Важные сведения он передавал через мать и бабушку Вали партизанам.

– Дядю поймали, безжалостно били, но он ничего не сказал, – говорит Лашина.

За связь с партизанами всю семью приговорили к расстрелу. На казни фашисты собирали толпу: это было показательное мероприятие. Именно это помогло спастись маленькой Вале.

– Мама несла меня на руках и в какой-то момент успела бросить в толпу. Чужие люди меня спасли, спрятали.

От стресса у четырехлетней девочки отнялись ноги, ее забрала к себе бабушка, деревенская знахарка, и через несколько месяцев поставила внучку на ноги. А спустя какое-то время всю деревню погнали в конц­лагерь в Брянской области.

– Я попала туда с дедушкой. Есть нам почти не давали. За два месяца умерло очень много людей. И в какой-то момент, когда мертвых вывозили на повозках, мой дедушка схватил меня и мы сбежали. Шли лесами, вернулись домой.