Архипелаг сирот: как в 1920-х годах боролись с беспризорностью в Московской губернии

Культура и спорт
topos.memo.ru

Фото: [topos.memo.ru]

В эпоху великого революционного перелома детская беспризорность и преступность в России приняли характер глобального бедствия. В Московскую губернию со всей страны стекались тысячи гонимых голодом и нуждой малолетних бродяжек. Здесь их через приемники-распределители устраивали в детдома, колонии и коммуны. Корреспондент «Подмосковье сегодня» с помощью специалистов Главного архивного управления Московской области выяснил, какие масштабы приняла беспризорность и как шла борьба с ее последствиями.

БУДУЩИЙ КОСТЯК ВОРОВСКОГО МИРА

Революция, Гражданская война, голод и эпидемии вышвырнули на улицы тысячи сирот. Если в 1917 году в Москве насчитывался 1% беспризорных от общего числа детей, то к середине 1920-х годов – уже 50%! Только в 1921 году в Московском регионе открыли 269 детских домов для 139 тыс. детей.

Со временем среди беспризорников становилось все больше тех, кто ушел из дома сам, потому что в семье, потерявшей кормильца, или в семье безработного просто нечего было есть. К 1925 году детская преступность выросла неимоверно. Около 60% всех преступлений – около 50 тыс. в год – совершали несовершеннолетние. Из 400 выборочно обследованных в 1925 году детей-преступников было выявлено 16 сифилитиков, 55 психопатов и 114 наркоманов.

Это было первое поколение, вступившее в откровенное столкновение с законом, чтобы выжить. Они создали костяк воровского мира, который заявил о себе во весь голос в середине 1930-х и в послевоенные годы.

Но помимо глобальных причин, появлению детской беспризорности способствовала идеология государства.

«Среди беспризорных подростков много детей, искалеченных условиями мелкособственнической индивидуальной семьи из отсталых слоев крестьянства и деклассированного городского населения. Они часто нуждаются не столько в пище, жилище и одежде, сколько в специальном культурном воздействии, в перевоспитании, в новых бытовых условиях», – писала «Комсомольская правда» в 1925 году.

– Политика большевиков в первые послереволюционные годы была совершенно откровенно направлена на разрушение семьи, – считает доктор педагогических наук, заведующий центром истории педагогики и образования Института стратегии развития образования Российской академии образования Михаил Богуславский. – Большевики откровенно призывали изъять детей из-под пагубного влияния семьи, чтобы они находились под благотворным влиянием коммунистических детских садов и школ.

И ЗАЖИВЕМ КОММУНОЙ МИРОВОЙ

– Московская губерния стала центром, притягивающим к себе безработную и беспризорную детвору всех возрастов со всех концов России, – рассказывает архивист Александр Казакевич. – Комиссию по делам несовершеннолетних, обвиняемых в общественно опасных деяниях, организовали в Москве весной 1918 года. Ее возглавила известный деятель по охране детства, комиссар Московского губернского отдела социального обеспечения Ася Давыдовна Калинина, чей личный фонд находится на хранении в Центральном государственном архиве Московской области. Его передала дочь Калининой в 1977 году, незадолго до своей смерти.

В самые тяжелые годы детской беспризорности стараниями Калининой в Московской губернии создали сеть учреждений нового типа взамен старых приютов. Повсеместно открывали детские приемники, дома-коммуны, трудовые коммуны, детские дома. Только в 1921 году сформировано 269 детдомов, в которых учились грамоте и трудовому ремеслу 139 тыс. детей. В результате на пленуме Моссовета 1928 года отмечено, что «в столице беспризорность практически ликвидирована».

ДОРОГАЯ МАМОЧКА КАЛИНИНА

В Центральном госархиве Московской области хранится много писем от детей, адресованных Асе Калининой, в которых они называют ее «милый, дорогой друг беспризорных детей», «дорогая мамочка Калинина». Дети из подольского детдома им. Ленина жалуются на воспитателей, утаивающих продукты, просят приехать и разобраться. Дети из Севастополя умоляют забрать их «в Московскую губернию, чтобы научиться какому-нибудь мастерству».

Условия содержания в учреждениях для беспризорников существенно различались. Например, в отчете о проверке Волоколамского интерната говорится: «У интерната два здания, приходится ходить в одно – на занятия, в другое – на обед. Такие передвижения при отсутствии обуви очень неудобны и часто невозможны. Дети здоровы, несмотря на плохие условия существования».

Сохранился и рукописный отзыв для можайской газеты о работе трудкоммуны «Дубки»: «Сначала при организации колонии местные жители, напуганные бесшабашностью беспризорников, боялись с ними встречаться. Но энергия беспризорников проявилась в труде. У них есть свой духовой оркестр, свое самоуправление… Это перевоспитание есть победа на беспризорном фронте».

– В Центральный государственный архив Московской области нередко обращаются дети и внуки воспитанников тех детских домов, но лишь по некоторым учреждениям в фонде отдела народного образования Мособлисполкома у нас сохранились поименные списки, – рассказал начальник Главного архивного управления региона Петр Петров. – В те годы зачастую указывали только имя и фамилию ребенка, но и эта информация невероятно ценна при поиске родственников.

ПУТЕВКА В ЖИЗНЬ

Болшевская трудовая коммуна для малолетних правонарушителей (ныне городской округ Королев) была образцово-показательным учреждением, куда непременно возили все иностранные делегации, она хорошо известна по кинофильму «Путевка в жизнь».

Первых 18 воспитанников в 1924 году взяли из коммуны им. Розы Люксембург, далее контингент пополняли из тюрем, в основном за счет рецидивистов. Возраст большинства колонистов – 17-18 лет, но были и 13- и 25-летние.

Создавшиеся семьи проживали и работали в коммуне, которая постепенно превратилась в самостоятельное поселение с магазинами, яслями, школами, кинотеатром, библиотекой, радиостанцией и больницей.

– Ансамбль зданий Болшевской трудкоммуны – яркий памятник эпохи конструктивизма, – рассказала председатель Королевского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Ольга Мельникова. – Его архитекторы – Аркадий Лангман и Лазарь Чериковер. Кстати, утраченный памятник архитектуры Дом Стройбюро считался прообразом здания Госдумы на Охотном Ряду, тоже спроектированного Лангманом.

Один из самых известных выходцев Болшевской коммуны – художник Василий Маслов.

– Мой отец жил в Болшевской трудовой коммуне, но коммунаром как таковым не являлся, – рассказывает дочь художника Наталья Маслова. – После долгих странствий он оказался там в конце 1920-х годов благодаря участию Горького и Луначарского, которые разглядели в нем дарование. Отец нашел там свой второй дом. В поликлинике коммуны работала медсестрой моя бабушка, туда же в регистратуру она устроила и свою дочь – мою маму. Там она познакомилась с папой. Я родилась в 1934 году, а в начале 1938-го отца расстреляли. О жизни в коммуне я от родственников ничего, кроме восхищения, не слышала. Насколько там были порядочные люди, как они друг к другу относились, как работали, помогали друг другу! В Болшево после войны мы уже не вернулись, но теплые отношения с городом у меня сохраняются. Я много вещей и рисунков отца передала в Королевский исторический музей, о нем там знают даже больше, чем я.

В основе перевоспитания коммунаров лежал производительный труд. Со временем здесь развился промышленный комплекс, состоявший из трех фабрик: обувной, коньковой и трикотажной. Действовали кружки и спортивные секции. В 1933 году коммуне присвоили имя Генриха Ягоды (наркома внутренних дел СССР), имевшего негласный статус ее «шефа». После его ареста и расстрела в 1938 году дни коммуны были сочтены. На долгие годы даже на упоминание Болшевской коммуны наложили табу. Ее передали в систему Наркомата легкой промышленности РСФСР как комбинат по производству спортинвентаря.

А с 1939 года все трудовые коммуны как производственно-воспитательные учреждения для правонарушителей были ликвидированы, перепрофилированы и переименованы.

– Архивные источники по данной тематике на долгое время были закрыты для изучения и обобщения, – говорит начальник Главного архивного управления Московской области Петр Петров. – И только после опубликования указа президента России от 23 июня 1992 года № 658 «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека» были сняты ограничения на ознакомление со многими архивными документами.