Игорь Наймилов: «Мечтаем пролететь над Гаваной»

Игорь Наймилов – воздухоплаватель, пилот воздушного шара из Раменского района. Пройдя этапы увлечения полетами на дельтаплане и параплане, пилот выбрал аэростат, и его монгольфьер с огромным портретом Че Гевары можно часто увидеть в небе Подмосковья. В интервью порталу «Подмосковье сегодня» пилот расскажет о своем увлечении, о потоках воздуха, способных затянуть парапланериста на высоту тысячи метров и о том, как воздушный шар посодействовал освобождению кубинцев из американской тюрьмы.

– С чего началось ваше увлечение воздухоплаванием?

– Оно началось, когда пешком ходил под стол. Это был 1965 год, в СССР запускали космические корабли, и в стране был космический бум. Дети в те годы мечтали стать летчиками или космонавтами. Мы с дедом смотрели телевизор, и я знал наперечет всех космонавтов, знал, какие бывают самолеты и корабли. С детства хотелось приобщиться к полету. В школе я увлекся авиамоделированием. В то время были популярны модели самолетов для склеивания, например, ценились качественные модели из ГДР. Секретер, телевизор и все полки в доме были уставлены самолетами.

В десятый класс я не пошел, а решил поступить в техникум. В Егорьевске был станкостроительный техникум при заводе зубообрабатывающих станков «Комсомолец». Это был очень сильный техникум. На самом заводе не было того оборудования, которое уже работало в техникуме: нас учили на станках, которые внедрялись в производство позже. Практику мы проходили на многих предприятиях, поэтому я освоил практически все станки, какие есть в природе. Я и токарь, и сверловщик, и фрезеровщик, и зуборезчик, и строгальщик, и карусельщик… Получается, что на время я ушел от авиации в станкостроение. Хотелось, конечно, поступить в летное училище, но после школы стало понятно, что с моим плохим зрением не пройду.

– А как вы вернулись к авиационной теме?

– Я учился на станкостроителя, технолога, механика, а на последних курсах была возможность выбрать себе предприятие. Я выдвинулся в ЦАГИ – головной институт, который занимался авиацией. Таким образом, я работал на авиационном предприятии, но в опытном производстве. Там я продолжил делать модели самолетов. С моделей я начинал в школе, а в ЦАГИ мы уже делали конкретные модели для испытаний и исследований.

Время шло, и где-то в конце 1990-х или начале 2000-х годов частникам в нашей стране позволили летать на своих самолетах. Прежде считалось, что существует лишь одна большая авиация, а всех остальных не признавали. Конечно, самодельщики были и до этого. Например, в общежитии ЦАГИ инженеры всегда конструировали и летали на небольших самолетах, хотя это было не совсем незаконно. Объективно потребность в таких маленьких самолетах есть. Сейчас федеральные авиационные правила пересматриваются, появился профсоюз авиации общего назначения, и самодельщики выходят из тени, но все равно остаются проблемы с регистрацией и сертификацией самодельного самолета.

– Вы начали летать на воздушном шаре в то время, когда частники вышли из тени?

– Когда пошла эта волна, и разрешили полеты частникам, я увлекся дельтапланами. В Жуковском тогда был инициативный аэроклуб «Горизонт», который существует и сегодня. Клуб не специализировался на воздушных шарах, ребята летали на дельтапланах. Потом появилась новая дисциплина – парапланеризм. Может быть, из-за лени мне не хотелось везде таскать с собой тяжелый и неудобный дельтаплан, поэтому я перешел к парапланерной теме. Параплан – это помесь парашюта и планера. Крыло параплана – это, по сути, парашют, который может лететь.

В клубе мы учились летать сначала в Раменском на Борисоглебском озере. Под определенным направлением ветра склоны озера позволяли нам совершать небольшие подлеты. Прежде всего, надо научиться использовать крыло на земле, чтобы потом не было проблем в воздухе. Обычно наземная подготовка на озере происходит в феврале или марте, когда солнце начинает пригревать, но лед еще крепок. Мы приезжали на озеро по выходным и прыгали с парапланом с берега на лед. На майские праздники тот, кто выстоял и не потерял запала и хотел подняться повыше, ехал на весенние сборы. Обычно от группы из двадцати пяти человек к зиме оставалось пятнадцать парапланеристов, а к маю – семь. Я был одним из тех, кто дошел до майских сборов. Они проходили в Ростовской области в Волошино, где есть место, которое Сашка Саранча называл «дельтодромом». Там находится гора с перепадом высот порядка семидесяти метров.

Высота холма в Волошино позволяла работать с динамическими потоками воздуха. Когда ветер упирается в поверхность, начинает ее обтекать, и у препятствия образуется зона подъема динамического потока. В этой узкой зоне можно летать вдоль поверхности очень долго: час, два или три, пока не стихнет ветер. Можно подняться чуть выше или ниже, а динамический поток будет держать человека.

После отработки полетов в «динамике» следующим этапом является переход к использованию термических потоков. В теплое время года солнце прогревает землю, и с определенной периодичностью от поверхности отрываются воздушные «пузыри». Они могут поднять пилота гораздо выше, чем динамические потоки.

В таких восходящих потоках летают планеры, парапланы, дельтапланы. Они как орлы поднимаются по спирали, центрируют поток, и долгое время могут находиться в воздухе. Помню, когда у нас были сборы в Индии, мы летали практически целый день. Там сочетаются климатические условия и наличие гор, поэтому можно одновременно использовать и динамические, и термические потоки, поднимаясь до тысячи метров.

– Высота полета при использовании термических потоков может достигать тысячу метров?

– Можно набрать и больше, например, меня закидывало и до полутора тысяч. Однажды во время полета я упустил опасный момент образования грозового фронта. Целый день я работал с учлетами на лебедке, устал, а под вечер решил сам осмотреть окрестности с высоты. Мы летали в районе Рыболово, но я не обратил внимания, что со стороны Воскресенска и Коломны шел грозовой фронт. В итоге я попал в мощнейший восходящий поток. Меня как на лифте потянуло вверх со скоростью порядка десяти метров в секунду – это примерно сорок километров в час. Меньше чем за тридцать секунд я набрал тысячу метров. В тот момент мне стало очень страшно, ведь крыло параплана легко могло разорваться в тряпки. К счастью, я вспомнил все наши учлетовские «заморочки» и спецрежимы, и смог постепенно остановить набор высоты, а затем и приземлиться.

Собственно, с этого все началось. Мы ездили с клубом в разные места, проводили сборы в Крыму. Там, кстати, есть интересное место – гора Клементьева, где начинали летать первые наши планеристы, такие как Константин Арцеулов, а потом начинали свой путь авиаконструкторы Антонов, Ильюшин. На горе есть интересный памятник «Шляпе Максимилиана Волошина». По легенде, Арцеулов предложил поэту бросить шляпу с горы, чтобы наглядно продемонстрировать действие воздушных потоков. Шляпа попала в потоки, которые долго кружили и поднимали ее вверх.

– Как вы перешли от параплана к воздушному шару?

– Меня переманили два дельтапланериста, отколовшиеся от клуба. Они были из набора «старичков», которые гораздо раньше меня пришли в клуб. Эти двое однажды предложили учлетам «размяться» на полетах, потому что им не хватало людей в экипаж. Я заинтересовался, когда узнал, что полет будет на воздушном шаре. Это был новый для меня тип воздухоплавания, и я решил, что надо посмотреть как это происходит. Мы приехали к Сергею Статкевичу, взяли большую корзину, большую оболочку, а когда шар надули – я застыл от изумления. Мое «крыло» по сравнению с шаром показалось детской забавой. Когда меня подняли на высоту полтора километра, я пришел в еще больший восторг, потому что открывался прекрасный обзор, и при этом не трясло, не нужно было искать никаких воздушных потоков. Шар летит где угодно. Главное, чтобы не было сильного ветра, чтобы аэростат не унесло подобно судну Матиаса Переса на Кубе.

Ребята подняли меня на шаре, и я загорелся желанием повторить полет. Я просил снова и снова полетать на их аэростате, а потом поехал штурманом на чемпионат России. Я съездил еще на несколько соревнований, а потом Сергей Станкевич, с которым мы образовали слаженный экипаж, подсказал мне идею сделать собственный шар. В то время я занимался промышленным альпинизмом, рисовал картинки на домах, монтировал рекламу. Кстати, мы делали знаменитые раскрашенные дома в Раменском. На этих рисунках мы подзаработали, и появилась возможность сделать собственный воздушный шар.

– Почему эмблемой шара стал кубинский герой Че Гевара?

– Че Гевара появился на шаре, можно сказать, случайно. Как-то зимой, когда для промышленного альпиниста нет работы, мы с компаньоном решили устроить для себя отпуск. Стали думать, куда поехать. Зимой тепло на экваторе, поэтому мы открыли атлас и стали вести пальцем слева направо по странам, которые лежат на этой линии. Сразу попав на Кубу, дальше смотреть не стали. Мы взяли билеты и буквально через два дня были на Кубе. Я взял с собой только маленький рюкзак и, самое главное, забыл панаму.

На Кубу мы прилетели ночью. Утром стало жарко, и пришлось зайти в магазин, чтобы купить себе что-то на голову. Я взял берет, но не успел выйти на улицу, как ко мне подошел пионер и, тыча в меня пальцем, сказал по-испански: «Ты – командате!». Мальчик достал кубинскую монету в три песо, на обороте которой изображен портрет Че Гевары, и сказал, что в берете я похож на кубинского героя. В общем, после моего двухнедельного пребывания на Кубе я привез целую горсть монет в три песо, которые мне дарили кубинцы на каждом шагу, говоря, что я похож на их команданте. В то время у меня действительно и волосы, и борода были как у Че Гевары.

Когда эту историю услышал Сергей Статкевич, он стал убеждать меня сделать знаковый шар с Че Геварой. Честно говоря, я сначала не очень горел желанием летать с портретом Че Гевары. Я собирался сделать шар с морской тематикой, дельфинами и волнами, но в итоге появилась запоминающаяся эмблема с команданте. К сожалению, тот кубинский берет потом потерялся: упал с аэростата во время одного из полетов.

– После шара с Че Геварой у вас завязались отношения с кубинцами?

– Да, на первый полет шара приехал советник посла Кубы по туризму. Когда мы стали летать с кубинской символикой, выяснилось, что в американской тюрьме сидят кубинские герои. Меня попросили слетать на воздушном шаре с баннером в поддержку «кубинской пятерки». После полета мы сняли баннер с корзины, привезли в посольство, а потом этот баннер даже ездил в Антарктиду. Усилия, которые весь мир прилагал к освобождению этих ребят, имели результат. В конце концов, кубинцев освободили из тюрьмы, они приезжали в Москву, и я лично с ними встречался. Так что я поучаствовал в этой акции, после чего с кубинцами завязались тесные отношения. К нам, наконец, приехал и сам посол Кубы. Уверен, что когда-то настанет день, когда мы пролетим на воздушном шаре над Гаваной.