Андрей Дударев: «В творчестве Маяковского, Толстого и Есенина есть положительный заряд»

Священник пушкинского храма святого Пантелеимона Андрей Дударев известен, прежде всего, тем, что восстановил в городе сгоревшую дачу Владимира Маяковского на Акуловой горе. Пушкинцы знают отца Андрея и как автора множества других начинаний: он поставил памятник Льву Толстому в сквере у одноименной улицы, купил настоящий танк и создал мемориал, посвященный героям войны, постоянно ведет краеведческую работу. В интервью священник расскажет о своем отношении к творчеству Есенина и отлученного от церкви графа Толстого, о том, как пришла идея служить панихиды на могиле Высоцкого и почему не считает Джона Леннона противником Христа.

– Расскажите, как вы увлеклись творчеством Сергея Есенина?

– Меня всегда привлекало что-то новое и необычное. Помню, когда я стал священником в 1998 году, я читал Евангелие и удивлялся тому, почему мы не подвергаем сомнению устоявшееся восприятие этого текста. Штампы в голове, на самом деле, очень мешают адекватному восприятию слова. Я увлекся разбором библейского повествования, причем без комментариев святых отцов и других толкователей. Потом я заинтересовался русской литературой. Я заметил, что иногда хорошо знакомые слова можно скомпоновать так, что они звучат совершенно по-новому. Вроде бы ты слышал их много раз, и они тебя никогда не трогали, а потом кто-то их произнес, и эти слова почему-то тебя волнуют, заставляют переживать, думать.

В 2005 году отмечался очередной есенинский юбилей – 110 лет со дня рождения и 80 лет со дня гибели. В этот год было много мероприятий, связанных с жизнью поэта: читали лекции, показывали фильмы, вышел сериал с Безруковым и так далее. Я смотрел на все это, и меня в очередной раз поразил шаблонный подход к образу поэта. Я решил, что в творчестве Есенина надо разобраться самостоятельно. Как и в случае с Евангелием, я взял полное собрание сочинений Есенина и стал читать все подряд без каких-либо комментариев, чтобы понять, что к чему. Я заметил, что у Есенина все взаимосвязано. Одно стихотворение является основанием последующего, а последующее во многом объясняет смысл предыдущего. Я нашел много мыслей, которые никак не соотносились с популярным образом Есенина: о его отношение к Богу, к человеку, к жизни и творчеству. Я стал рассказывать об этом, делиться своими соображениями и однажды меня попросили написать на эту тему статью. В итоге получилось книга о Есенине «Дело жизни». Потом появилась и вторая книга о нем.

Параллельно я познакомился с потомками Есенина, которые живут в Москве. Главным образом, это потомки младшей сестры Сергея Александровича. Изучение творчества знаменитого родственника было их, если можно так сказать, семейным делом, которое начала еще сама Александра Александровна. Они показали мне неопубликованные рукописи поэта из фамильного архива. В черновых записях всегда интересно отыскать разные варианты известных стихотворений. Например, в первом стихотворении из цикла «Москва кабацкая» есть такие строчки: «сердце бьется все чаще и чаще, и уж я говорю невпопад». Обычно их интерпретирует так: герой сидит в кабаке, пьет и у него уже язык заплетается. Я же нашел в рукописях другой вариант: «сердце бьется все чаще и чаще, дайте ж руки, сестра и брат». Такие детали стали приоткрывать подлинный смысл. Это касалось не только Есенина и Евангелия.

Кстати, в этих неопубликованных рукописях я нашел одно неизвестное письмо Есенина. Поэт пишет о том, что согласно непонятно кем установленному обычаю молодой человек лет двадцати пяти и женщина лет двадцати должны вступать в брак. Дальше Есенин говорит: «когда вы писали эти законы, я под ними свою подпись не ставил, поэтому я посылаю мир к черту». Настроение этого письма очень импонировало тому, что я переживал в то время, и поэтому в дальнейшем появился интерес и к Маяковскому и к Толстому.

– Чем вас привлекла фигура Владимира Маяковского?

– На самом деле Маяковский остается собой, и я стараюсь не трогать ни Есенина, ни Маяковского. Никто не знает, что они думали на самом деле, я не ставлю целью залезть гению в черепную коробку. Они жили так, как им было интересно и написали то, что считали правильным. Но каждый может увидеть в них что-то, что ему близко.

Когда Маяковский вместе с товарищами писал свою программу футуристов, в которой призвал сбросить с парохода современности Пушкина, Толстого, Достоевского, это не значит, что Маяковский наплевательски относился к этим писателям. На самом деле он с уважением относился к личности каждого из них. Суть была в том, что авторитеты ценны только тем, что они в свое время потрудились. Если мы хотим им подражать, то должны трудиться в свое время, а не трепетать над их текстами или пытаться сейчас в наше время жить «по-толстовски». Главное – это уловить принцип их отношения к жизни, к работе, к себе, к Богу и к чему угодно. Нужно уметь, как и они, жить своим умом и иметь свою точку зрения.

– Считается, что Маяковский и Есенин покончили с собой, а Толстой и вовсе был отлучен от церкви. Вы намеренно выбираете таких необычных для священника героев?

– Никакой провокации тут нет. Я не хочу никого обижать и раздражать. К более близким церкви писателям и поэтам нет никаких вопросов. С ними вроде как все понятно. С названными авторами вопросы остаются. Часто у нас в церкви кого-то отрицают по принципу «я Пастернака не читал, но осуждаю». В творчестве Маяковского, Есенина и Толстого есть положительный заряд, который нельзя отрицать. Есть свидетельства многих ветеранов, что они воевали с томиком Евангелия в одном кармане и с томиком Есенина в другом. Это о чем-то говорит, если человек перед лицом смерти читает Есенина. В Библии сказано, что не может хорошее дерево приносить плохие плоды. Я всегда следую этому принципу: если у писателя и поэта хорошие плоды, то разве само «дерево» может быть плохим? Когда мы поставили памятник Толстому, сразу заговорили, будто я теперь готовлю памятник Максиму Горькому. Нет, я не стал делать памятник Горькому, вместо него поставил подлинный танк Т-34.

– С чем связано появления в Пушкино памятника Льву Николаевичу Толстому?

– Он появился, прежде всего, потому что Толстой был и остается номер один в русской литературе. Пушкино можно назвать городом писателей, много улиц в нашем городе названы в честь наших славных мастеров слова. Я решил, что в городе писателей должен быть памятник Толстому. Памятник – это постоянный повод побеседовать о Толстом, и не забывать о нем. Часто верующие говорят, что раз Толстой был отлучен от церкви, то и говорить больше не о чем. А я как бы возражаю – погодите, давайте все же поговорим. Памятник будет всякий раз подталкивать к этому разговору.

– Появляются ли недовольные горожане, которые говорят, что теперь из-за памятника Толстому не пройти привычной дорогой через сквер?

– А я всегда выбираю «бомжатские» места и никогда не требую хорошую городскую площадь. Я отыскиваю заросшее, забросанное мусором место, где люди давно уже не ходят. В таких местах разве что проводят вечера пьяницы. Все равно, конечно, отыскиваются недовольные. Неизбежно эмоционально отвлекаешься на такую критику. Пишут в интернете, например, что священник под видом реставрации музея Маяковского построил себе дачу на Акуловой горе. Может быть, эта молва и повлияла на мое решение не заводить на даче Маяковского ни одной кровати и даже не делать внутренних стен между комнатами. Получается, я построил себе дачу без мебели! Гостям сразу видно, что это не жилое помещение, а некое рабочее и культурное пространство.

– После пожара дача Владимира Маяковского на Акуловой горе тоже была заброшена?

– Это место было заброшено 16 лет. Дело в том, что пожаров было на самом деле два. Первый случился в ночь на столетие Маяковского с 18 на 19 июля 1993 года. Понятно, что, скорее всего, это был поджог. Возможно, его совершили псевдопатриоты, активно выступавшие тогда против коммунизма, а Маяковский попал под горячую руку. Первый раз дом сгорел не полностью, а в 1997 году произошел второй пожар, который уничтожил все дотла. С годами, оставшийся от дома фундамент зарос травой и слоем мусора. В таком виде остатки дачи простояли более десяти лет. Летом 2009 года я пришел в библиотеку имени Маяковского, где хранились чертежи дачи. С этого времени начался процесс восстановления памятника.

У нас на заборе дачи Маяковского повторены иллюстрации Василия Чекрыгина – графика начала XX века. Он оформил первый поэтический сборник Маяковского под названием «Я». Одновременно с этим Чекрыгин увлекался философией Николая Федоровича Федорова – первого русского космиста, который проповедовал всеобщее воскрешение. Иллюстрации Чекрыгина, посвященные как раз теме воскресения мертвых, я изобразил на заборе. Потом я подумал, что помимо этого надо сделать какую-то инсталляцию, соответствующую картинам. Какое же воскресенье может быть без могилы? Я решил вырыть могилу и поставить в нее пустой гроб, как символ воскресения. Я взял в руки лопату и пошел копать. Выбрал место у забора возле березки и неожиданно наткнулся на какие-то кирпичи. Оказалось, на этом месте был старый погреб, выложенный кирпичом. Его размеры как раз подходили под мою инсталляцию, так что мне оставалось только его отрыть, и символическая могила была готова. Когда происходят такие совпадения, невольно задумываешься о какой-то таинственной связи между иным миром и нашим.

– Расскажите о панихидах на могилах Есенина и Высоцкого.

– Каждое первое воскресенье месяца я служу панихиду в Москве на Ваганьковском кладбище у могилы Сергея Есенина. В 2013 году, когда отмечалось 75-летие Высоцкого, я совершал также панихиды и на его могиле, но в последнее воскресение месяца. В тот год я глубоко погрузился в тексты песен. Творчество Высоцкого, на мой взгляд, очень правильное, очень глубокое и очень нравственное. Мне хотелось подчеркнуть это своими панихидами на могилах поэтов. У этих двух людей много общего. Часто в шутку говорят, что Есенин и Высоцкий похожи, потому что оба пили, у обоих были заграничные бабы и оба похоронены на Ваганьковском.

Прежде чем совершить первую панихиду, я связался с Никитой Владимировичем – сыном Высоцкого, чтобы узнать его мнение. Он сказал мне, что ничего против не имеет, но сам участвовать в этом не будет. Потом я позвонил актеру Валерию Сергеевичу Золотухину – близкому другу Высоцкого. Так получилось, что сын Золотухина, который стал священником, учился вместе со мной в семинарии на одном курсе, но в параллельной группе. Будучи семинаристом в Сергиевом Посаде, я видел и Валерия Сергеевича, который приезжал навестить сына. Золотухин мне сказал следующее: «Замечательно, давно пора, я обеими руками за. Если я буду в силе и выйду из больницы, обязательно приеду». К сожалению, из больницы он так и не вышел. Потом я еще позвонил актрисе Ларисе Анатольевне Лужиной, сыгравшей вместе с Высоцким в фильме «Вертикаль», и актеру Ивану Сергеевичу Бортнику. Они также единодушно «благословили» меня на панихиды. Мне было важно знать мнение друзей Владимира Семеновича, ведь они должны были отражать хотя бы чуть-чуть мировоззрение самого Высоцкого.

Целый год я каждое последнее воскресенье месяца служил на могиле Высоцкого, но потом решил прекратить. Когда я приезжаю служить к могиле Есенина – это для меня как-то естественно. Может быть, со времени его ухода прошло много времени, и он стал нейтрален. Присутствующий на могиле Есенина священник не вызывает у людей никаких дурных мыслей, а священник на могиле Высоцкого может вызывать эти мысли. Высоцкий до сих пор невероятно популярен, и панихида может выглядеть с моей стороны как неуместный пиар. Многие могут подумать, что я пришел примазаться к Высоцкому. Я мучился этими мыслями целый год, хотя и не сталкивался напрямую с какой-то негативной реакцией людей. В итоге, решил, что для панихид на могиле Высоцкого время еще не пришло.

– А был ли Высоцкий вообще крещен?

– Это неизвестно, вполне вероятно, что не был. Мне кажется, что пишущие люди – поэт, прозаик или бард, это, прежде всего, искренние люди, которые не могут равнодушно смотреть на то, что происходит вокруг, и не могут плыть по течению. Тот, кто хочет «выбираться своей колеей», как пел Высоцкий, неизбежно будет в противоречии с внешним. Поэтому и Маяковский и Толстой и Высоцкий нарочито противопоставляли себя церкви. Они дистанцировались не от церкви как таковой, а от ее внешней оболочки.

Я помню, как в семинарии нам говорили, что Битлз высказывали что-то против Христа или заявляли, что они популярнее Христа. Недавно я беседовал с двумя старыми битломанами, которые раскрыли мне эту историю с другой стороны. Джон Леннон был ярым противником популярности как таковой. Он считал, что это вредная вещь для человека, а в особенности для творческого человека. Насколько мне известно, популярность очень его тяготила, он всякий раз куда-то скрывался от публики, устраивал бойкоты и так далее. Поэтому его критика Иисуса Христа, на самом деле, была критикой популярного образа Христа. Публике нужен некий чудотворец, который даст здоровье, работу, деньги, хорошее настроение. А кого интересует учение Христа? Поэтому, быть может, Леннон ополчился именно на этот популярный образ, а вовсе не на Иисуса Христа и его учение.

– Чем вы заняты на данный момент?

– Сейчас ищу место для восстановления храма Сошествия Святого Духа, который поставил на свои средства в Пушкино меценат и священник Михаил Семенович Шариков. Я раньше много слышал про этого человека в связи со многими начинаниями, которые он делал в Пушкино, но толком ничего о нем не знал. Я нашел его внука, у которого хранился семейный архив со старыми фотографиями. Сам внук не понимал толком, кто на них был изображен. Если даже у близких людей нет интереса к своим предкам, что уже тогда говорить о посторонних? Чтобы открыть новое, нужно потрудиться. Гораздо легче идти по проторенной колее, размышлять о людях и событиях так, как привыкли думать все.

Недавно я нашел в лесу уничтоженное кладбище, которое в дневниках Михаила Семеновича Шарикова называется Боголюбским. Этим летом мы проводили раскопки и нашли захоронения. Там был похоронен и сам Михаил Семенович со своей женой. Мне хочется восстановить это кладбище, и тем самым, восстановить историческую память и справедливость.

Все, что я делаю мне интересно. Я считаю без ложной скромности, что человек все делает для себя и своего интереса. Поэты любили говорить, что они пишут, как дышат. Есть удивительная закономерность. Когда человек живет интересно, то его дела сразу становятся интересными окружающим. Если же человек делает что-то через силу и только из якобы альтруистических соображений, то и его дело становится ненужным окружающим.