Максим Леонидов: проблемы искусства – проблемы государства

В начале июня выходит первый за шесть лет альбом Максима Леонидова «Над», а в конце мая он презентует спектакль-монолог «Я оглянулся посмотреть», где будет петь и рассказывать о музыке, повлиявшей на него. В интервью «Подмосковье сегодня» артист рассказал, как он создавал мюзиклы и что мешает современному искусству развиваться в нашей стране.

О ВНУТРЕННЕМ ЦЕНЗЕ

– Как появилась идея выпустить, наконец, новую пластинку?

– Все началось с того, что я написал песню «Снегопад» на стихи Геннадия Григорьева, культового питерского поэта-семидесятника. Мне показалось, что вышло неплохо. Я подумал, что отойти от своего принципа написания и стихов, и музыки, попробовать создать альбом на стихи других авторов – неплохой способ создать что-то новое. В него вошло несколько песен на тексты Григорьева, Александра Володина, архангельского поэта Игоря Григорова, обнаруженного мной на просторах интернета, и две моих собственных.

– Писать музыку на чужую лирику для вас проще?

– Я чувствую себя свободнее. Ответственности меньше: с чужими стихами можно делать все что угодно. Из каких слов сделать припев, из каких куплет – ты выбираешь сам. Если сравнивать эту работу с предыдущими, мне трудно сказать, чем она похожа на них. Чем отличается? Все-таки я не музыковед. У меня много лет не выходило сольных пластинок, и, конечно, за годы я как-то изменился. А вообще – все эти песни о любви, о сердце и о душе.

– Почему был такой большой перерыв перед выходом альбома?

– Мне не хотелось повторяться, делать очередной альбом Максима Леонидова в привычном ключе. И потом я погрузился в совершенно другую историю – мне было интересно заниматься созданием театральной музыки. Я написал пять мюзиклов, которые идут в Петербурге и Москве, а теперь вернулся.

– И как вам театральный опыт?

– Когда я пишу свои песни, во мне сидит внутренний цензор. Я всегда думаю о том, что та или иная композиция должна войти в состав определенного альбома, быть создана в конкретном жанре. Номер к мюзиклу – другая история. Если это даже и песня, то звучащая от лица какого-то героя, которого характеризует эпоха, особенности личности. Мюзикл – это произведение, которое, как правило, сочетает в себе элементы разных стилей. В нем может звучать любая музыка, все зависит от поставленной задачи. Для композитора это праздник.

– Люди, предлагавшие писать такую музыку, давали вам свободу экспериментировать или были какие-то ограничения?

– В большинстве случаев инициатором создания спектаклей были мы сами – я и мой соавтор Александр Шаврин. Исключением стал только мюзикл «Странствие Нильса», который идет в театре Ленсовета в Петербурге. Тогда театр был заказчиком материала, хотя тоже изначально я сам сказал Юрию Бутусову, что это хороший материал. В общем, я абсолютно свободен, и даже если речь идет о некоем диалоге, всегда открыт для переговоров. Как правило, режиссеры и руководители театров не вмешиваются в музыкальные вопросы. Я не всегда согласен с постановкой того или иного своего спектакля, но с этой проблемой сталкиваются все авторы – они видят по-своему, режиссеры иначе.

О ВОПРОСАХ ПОВАЖНЕЕ

– Часто идут разговоры о том, что рок и поп-музыка за рубежом развивается быстрее. Что в этом смысле происходит с мюзиклами?

– В свободном обществе все всегда развивается быстрее. У нас, к сожалению, общество не свободно. Это связано с культурно-политическими традициями России. Художники работают в нашей стране с оглядкой. Есть ли возможность как-то изменить эту ситуацию – вопрос политического характера. Чем свободнее будет общество, тем ярче и быстрее будет развиваться творческая сфера. Проблемы культуры всегда связаны с проблемами государственного устройства. Не с искусства надо начинать, оно подстроится и расцветет, если для этого будут созданы необходимые условия. Бывает, что оно начинает развиваться вопреки, но это неправильно. Когда творчество рождается вопреки чему-то, оно всегда вымучено. Музыканты, композиторы должны чувствовать себя нужными, востребованными, иметь возможность полностью погрузиться в свое дело, реализовываться в нем, в том числе и материально, не думая о том, как заработать на кусок хлеба. Увы, государство считает, что у него есть вопросы поважнее.

– Слушатели всегда ждут старых хитов и настороженно воспринимают новый материал. Это особенность восприятия исключительно российской публики?

– Это психология восприятия любой аудитории. Если бы Моцарт сегодня вышел на сцену, все бы закричали: «Маленькую ночную серенаду» давай!» Это естественная реакция. К ней можно относиться только как к погоде, как к данности – никак. Я видел интервью с Маккартни, который говорил о том, что новые песни всегда с трудом пробивают себе дорогу и мало кому интересны. Он рассказывал, что, выходя перед стадионом петь «Yesterday», он видит, как в толпе загораются тысячи огней мобильных телефонов, превращая пространство в подобие звездного неба. Стоит же ему начать исполнять какую-то свежую композицию – огни гаснут. Если это замечает даже Маккартни, то что говорить о нас – простых смертных (улыбается).

– Вам самому надоедают старые хиты?

– Нет. Выступление состоит ведь не только из песен как таковых – по большому счету, их можно послушать в записи. Важна энергия зала и твоя собственная энергетика, звук, свет. Все это создает атмосферу. Каждый раз все происходит по-новому. Конечно, исполняя только что написанную песню, когда чувства, заложенные в ней, еще свежи, получаешь большее удовольствие, но старые, любимые вещи тоже радуют. Когда ты видишь, как люди ждут их, принимают, улыбаются, вспоминают свою юность, это не оставляет равнодушным.

– Творческий путь – это одна долгая история или все-таки несколько, объединенных в единую линию?

– Для меня, скорее, одна история с разными главами. В конечном итоге все происходящее повлияло на мою личность – и то, что я родился в семье актеров, и учеба в хоровом училище, даже служба в армии. Родители меня, конечно, направляли, давали советы. С детства я проводил много времени за кулисами. Большую роль сыграло и то, что я слушал. Чем старше я становлюсь, тем меньше слушаю агрессивной музыки. Сейчас мне ближе голливудские песни 40-50-х годов, например.

О ЖЕЛАНИИ СБЕЖАТЬ

– С какими амбициями вы в 1980-х создавали с коллегами бит-квартет «Секрет», уже ставший частью музыкальной истории?

– Это было счастливое время. Мы мечтали покорить мир и покоряли его, занимались тем, что нравилось и что свойственно двадцатилетним людям. Тогда мы получили колоссальный опыт, много чего узнали. Став довольно популярными в молодом возрасте, мы быстро избавились от той болезни, когда артист всеми силами стремится к славе, а она ему не дается. Все происходило органично, и это большая, важная часть моей жизни.

– В 2013-м вы реинкарнировали золотой состав группы, выпустили альбом «Секрет-30», потом выпустили еще одну пластинку в 2014-м. Что побудило снова собраться и сделать что-то вместе?

– Видимо, время пришло. Мы встретились в преддверии юбилейных концертов и решили – почему бы нам не выпустить к ним какую-нибудь интересную работу. Так все и случилось.

– Почему в какой-то момент вы решили уйти из команды и пуститься в сольное плавание?

– Мне захотелось попробовать сделать что-то самому. Песни я писать любил и умел. После ухода из «Секрета» прошло довольно продолжительное время, прежде чем появилась моя первая сольная пластинка на русском языке – до этого был альбом на иврите, но это другая история. Мне понадобилось шесть лет для того, чтобы сбросить с себя всю усталость, перейти к чему-то новому, понять, что я готов предпринимать следующие творческие шаги.

– Что происходило в годы жизни в Тель-Авиве? Вы взяли творческую паузу или экспериментировали в каком-то новом направлении?

– Это был период коренных перемен. Закончилась огромная история, связанная с «Секретом». Чем заниматься дальше, я не очень представлял, а в стране творился ужас, если вы вспомните, что было в начале 90-х. Честно говоря, хотелось от этого ужаса куда-нибудь подальше убежать. Я решил начать все с чистого листа. Потом вернулся – в определенный момент мне показалось, что ситуация в России налаживается, что страна имеет шансы на какое-то позитивное развитие. Тогда было такое настроение.

– Три года назад вы получили на премии «Чартова дюжина» награду в номинации «Легенда». Вы сами чувствуете себя легендой?

– Быть в авторитете, понимать, что тебя уважают, – приятно. Как-то Борис Гребенщиков сказал: «Я старейшина». Вот, скорее, чем больше времени проходит, тем больше я чувствую себя старейшиной.