Александр Мельникович: «Через игрушки погружаешься в мир сказочного образа»

В деревне Новоподушкино Сергиево-Посадского городского округа находится арт-студия Александра Мельниковича – мастера по деревянным елочным игрушкам и художественным изделиям в русском стиле. Александр выпускник Абрамцевского художественно-промышленного колледжа. В коллекции мастера насчитывается свыше ста новогодних и сказочных образов, а визитной карточкой стал один из рождественских символов – деревянный солдатик из повести-сказки Гофмана «Щелкунчик и мышиный король».

– Александр, по специальности вы резчик по дереву?

– Да, я поступал в Абрамцевское училище на отделение художественной обработки дерева, камня и кости – так оно тогда называлось. Моей специализацией была обработка дерева, а камень и кость я не затрагивал. Мастерство было разделено по материалам. Кто-то специализировался на обработке металла, становился потом ювелиром или кузнецом. Было также отделение керамики, а сейчас появилось еще отделение живописи.

– Почему выбор пал именно на Абрамцевский колледж?

– После восьмого класса мне не хотелось еще два года оставаться в средней школе, я стремился скорее выбрать жизненную стезю. Как раз в это время я окончил художественную школу, и пришел к пониманию, что хочу заниматься именно изобразительным искусством, создавать что-то красивое.

Мы с родителями изучали справочник, куда может поступить восьмиклассник по этому направлению. Понятно, что это был бы не институт, а училище. В том возрасте мне было интересно создавать что-то руками, и в каталоге попалось на глаза Абрамцевское художественное училище.

Выбор был сделан, и вместе с моим одноклассником по художественной школе Сашей Очкасовым мы собрались в Хотьково. Точнее его мама Лидия Егоровна взяла нас пятнадцатилетних мальчишек под руки и повезла поступать в Абрамцевское училище из города Сургута. Мы проехали две с половиной тысячи километров и, конечно, если бы не помощь Лидии Егоровны, не поступил бы. Было много трудных для подростков моментов социальной адаптации: где найти ночлег, как узнать все про экзамены, куда подать документы и т.д.

Сеть НХП – народных художественных промыслов – в принципе была по всей стране. Существовало прикладное училище и в Тобольске, и в других местах, но эти учебные заведения состояли при фабриках НХП и считались слабыми. Они давали ремесло, но не прикладную базу: композицию, моделирование и др. Одним словом, Абрамцевское училище было престижным и самым сильным в прикладном искусстве, поэтому выбор пал на него.

Однако я прошел через период юношеских поисков и заблуждений. С детства я мечтал стать дизайнером. Если бы я отучился десять классов, наверное, поступал бы Строгановку на технологический дизайн. В пятнадцать лет у меня было желание проектировать автомобили, промышленные вещи, а я попал в училище, которое было основано на народных промыслах. Видимо, нужен возраст, чтобы понять, что орнамент – это наследие и корни национальной культуры.

– Какая у вас была дипломная работа?

– Дипломной работой были игрушки-каталки – фигуры животных сантиметров 30-40 высотой. Были три фигуры на колесиках: собака, бегемот и кот. Идея была в том, чтобы создать упрощенную форму-силуэт животного, в котором бы четко угадывался его характер, а на нем самом изобразить окружающий это животное мир. Например, на собаке помещались забор, будка и все, что ее окружает во дворе. В моем творчестве до сих пор есть вещи, которые можно считать отголосками той идеи.

Позже я учился на заочном отделении в университете, и выбрал в качестве диплома тоже прикладную тему – пряничные доски. Я представил на них сказки Пушкина, «Сказку о царе Салтане», увязав ее с нашей действительностью и современным видением мира.

– Кого из учителей вы бы сейчас вспомнили?

– В Абрамцево я попал в художественную среду творческих людей. Это были талантливые мастера и педагоги с горячим сердцем, которые были неравнодушны к нашим результатам.

Прежде всех хочу отметить Большакову Людмилу Николаевну, которая преподавала композицию. Предмет этот настолько глубокий и объемный, что я до сих пор применяю усвоенные навыки, когда проектирую изделия. Можно сказать, что всю коллекцию игрушек я создал благодаря тем знаниям, которые дала Людмила Николаевна. Она требовательно относилась к нам, направляла, видела, когда человек не полностью себя выразил, и говорила: «ты можешь больше, сделай еще».

По мастерству первые два года у нас был преподавателем Колесников Степан Сергеевич, царство ему небесное, – человек с открытым сердцем. Он обучал нас резьбе по дереву, заточке инструмента. После него мастерство преподавал Еськин Геннадий Михайлович. Он умел найти подход к каждому студенту. Геннадий Михайлович – орнаменталист, один из самых сильных мастеров в области абрамцево-кудринской резьбы.

Живопись нам преподавала Жанна Ивановна Кумпан. С первых занятий она нас «взламывала» и раскрывала. Мы приходили зажатые академическими понятиями художественной школы, а она нам пыталась объяснить, что такое живопись на самом деле. Через слом старых стереотипов происходило раскрытие внутреннего содержания. Внешне это могло выглядеть как какой-то истерический конфликт с учениками, но мы полагались на мнение старшекурсников, которые отзывались о ней, как об одном из самых талантливых преподавателей.

Галуева Евгения Сергеевна преподавала народные художественные промыслы, историю искусств, курировала музей при училище. Она писала много статей в журналах, в специальной литературе, работала в НИИ НХП в Москве.

Замечательный пейзажист Колотилов Александр Афанасьевич преподавал у меня недолго, но запомнился как яркий мастер. Он никогда не давил на ученика, а в педагогике важно не наказывать, а поощрять. Я бы каждого преподавателя оценивал по его способности хвалить. Можно вывести ученика на большие высоты, если найти, за что его похвалить, даже если очевидно, что он рисует на двойку.

Наш батюшка отец Евгений Корчуков преподавал скульптуру со своей женой Галиной, а потом принял сан священника и в последнее время служил в Покровском женском монастыре в Хотьково. Под его чутким руководством восстанавливались росписи храма. Все было сделано гармонично, тонко подогнаны цветовые гаммы. Вообще Хотьково – это город художников и мастеров.

– После окончания училища вы сразу занялись игрушками?

– Не сразу. Я пробовал себя в разных областях, так или иначе связанных с прикладным искусством. Сначала пошел на мебельное производство, думал, что буду спокойно работать, не заботясь о дне завтрашнем. Потом понял, что судьбу надо брать в свои руки, быть самому себе хозяином. Это были трудные девяностые годы.

Возникла другая крайность: я начал превращаться в своего рода кладовщика, администратора и директора. Все складывалось удачно с точки зрения роста объемов производства мебели, но я понял, что не хочу быть каким-то магнатом с миллионными оборотами. Важнее не гнаться за цифрами, а заниматься творчеством как способом развития внутреннего.

Кроме того, постоянное сидение за столом стало угнетать. У меня стало портиться здоровье, падать давление от того, что не двигаюсь. Я стал искать такие области деятельности, где нужно больше шевелиться. Был период, когда мы работали в бригаде, расписывали храмы. Например, в Сергиевом Посаде мы расписывали Гефсиманский Черниговский скит.

Кроме того, мы стали делать сувениры для туристов. Сначала это были сложные вещи, детально прорисованные яйца, матрешки и т.п. Над таким изделием работаешь месяц и, соответственно, продавать его надо за месячную зарплату. Потом пришло понимание, что не стоит гоняться за высокими планками: вещи должны быть проще, но количество их больше.

На тот момент у нас уже был свой стиль, высокий уровень мастерства. Благодаря творческой студенческой среде и преподавателям нам был привычен артельный подход. Так постепенно формировалась коллекция игрушек.

Коллекция появилась не на пустом месте. Бог послал в помощь хорошего человека Викторию Петросян. Она поставила задачу создать серию игрушек для продвижения в Америке, и мы разработали коллекцию, где были деды морозы, неваляшки, матрешки, ангелочки, щелкунчики.

Первый вариант щелкунчика, с которого я начинал, был технологически очень сложным. Если его повторять сейчас, он будет не конкурентным с теми, которые мы делаем сегодня. Тогда же мы начали делать и елочные игрушки. Сейчас у нас появилась технологическая оснастка: станок ЧПУ, лазерный станок, и мы стали в этом смысле гораздо мощнее. Прежде изделия были целиком ручной работы – кривые, несовершенные и неповторимые. Тем не менее, мы делали их сериями, десятками штук, а за год, может быть, их доходило до сотни.

Наш принцип – на каждой стадии выдать на максимум. В творчестве мы перфекционисты. Я если вижу, можно сделать лучше, значит, сделаем лучше. С каждым годом мы развиваемся, совершенствуемся.

– В какой момент вы решили технологически модернизировать производство? Вы не сторонник ручного труда от начала до конца?

– После первого десятка готовых изделий неизбежно начинаешь задумываться, как технологически усовершенствовать процесс. Во время учебы в университете нас знакомили с трудами Джона Рескина и Уильяма Морриса – английских деятелей в искусстве, творивших на заре развития промышленного производства. Они первые, кто поднял проблему машинного производства, которое выхолащивает изделия, благодаря чему они становятся дешевле, но в них пропадает душа, человеческое тепло, энергетическая наполненность.

По теории Морриса и Рескина вещи нужно создавать мелкими сериями, по крайней мере, в производстве должна присутствовать доля ручного труда. Причем они говорили не только о предметах искусства, а вообще обо всех вещах, с которыми контактирует человек. Можно долго спорить, насколько это верно, но, например, в современном дизайне все идет к тому, что вещь пропадет вовсе, а останется лишь ее функция. Даже сейчас мы видим прообраз будущей клавиатуры – лучевой проекции, где даже не пальцами нажимаешь клавиши, а набираешь текст глазами.

То же самое с игрушками и предметами искусства. Например, если хочется, в грязь втоптать художника, нужно просто сказать, что он делает «пылесборники». Получается, что мы в материале создаем какие-то невещественные образы, которые несут эмоциональное состояние. Может быть, они даже являются порталами в какой-то другой мир. Я вижу свои вещи так, что через них погружаешься в мир образа или сказки.

– Когда вы проектируете образ вам важно, чтобы он был сделан именно из дерева?

– Такой принципиальной привязанности нет, но есть наша технологическая ограниченность. Так как у меня есть запасы дерева и деревообрабатывающие станки, то я выражаюсь в этом материале. Если судьба сложится так, что придется работать с глиной, стеклом или металлом – буду работать с ними. Благодаря тому, что у меня был такой преподаватель как Людмила Николаевна Большакова, я могу создавать изделия из чего угодно.

– В чем источник вашего творческого вдохновения?

– Я думаю, что у каждого человека есть такой источник, просто он об этом не всегда знает. Необязательно речь идет только о художественном творчестве, ведь у каждого своя миссия и призвание. Каждый человек на эту землю пришел для чего-то. Источник у всех один, а инструменты выражения и передачи от этого источника – разные. Кто-то танцует, кто-то пишет, кто-то кладет кирпичи или роет траншеи, но все идет от одного источника.

Вдохновение я бы описал как ощущение «чесотки» где-то в центре тела или вихрь, если употреблять описания из йоги. Это внутреннее ощущение, словно энергия бегает по телу, вихрь крутится и хочет высвободиться. Я выкладываю идею сначала в виде проекта, рисую эскиз на миллиметровке. Когда перевожу образ хотя бы на бумагу, мне становится легче. Потом я должен все равно довести его и воплотить в материале – мне еще легче становится.

– Щелкунчик стал вашей визитной карточкой?

– Да, основой образа стал персонаж из сказки Гофмана. Он так вдохновляет и оживляет, что невозможно быть равнодушным – хочется воплотить его в материале. Эта фигурка может внести сказочную атмосферу в каждый дом.