Евгений и Олег Курочкины: «Село Костино – центр забытого камушного промысла»

Братья Евгений и Олег Курочкины из Дмитрова – авторы краеведческого исследования «Костино и окрестности. Летопись целого рода». В декабре 2022 года книга была отмечена подмосковной литературной премией имени М. М. Пришвина. Село Костино Дмитровского уезда стало известно в XIX веке благодаря камушному промыслу: производству бус и других изделий из стекла. Предки авторов были в родстве с владельцами стекольных фабрик в Костино, а прадед Андрей Григорьевич Корытцев пострадал за веру в 1937 году. О книге и о главных вехах истории села Костино порталу «Подмосковье сегодня» рассказал ее соавтор Евгений Курочкин – дмитровский краевед, поэт, член Союза писателей России.

– Евгений, можно ли сказать, что книга – это итог вашей многолетней краеведческой деятельности?

– Да, можно сказать, что мы с братом занимались этой книгой с детства, правда, еще не планируя ее издавать. Просто подбирали материалы по жителям села, и в какой-то момент пришли к мнению о том, что уже достаточно собрано информации, чтобы ее оформить и издать. Активная работа над книгой заняла два года. Это и работа в архивах два-три раза в неделю, и интернет-серфинг в поисках информации, и обработка, написание текста.

К счастью, мне удалось застать прабабушек, рожденных в первые годы XX столетия: одна родилась в 1904 году, вторая – в 1906 году. В детстве они мне многое рассказывали. В нашей семье легенды передавались от старших к младшим, что в конечном итоге вылилось в создание книги.

– Костино – это ваше «родовое гнездо»?

– Да, так получилось, что все наши родственники были выходцами либо непосредственно из Костина, либо из прилегающих к нему деревень. Нам удалось проследить родословную до 1720 года. Все наши предки были из крестьянского сословия, а уже в предреволюционное время перешли ближе к мещанам. Историю села мы проследили даже ранее официальной даты его основания (1472 год). Соответственно, можно было бы проследить предков и дальше, но самые ранние клировые ведомости, исповедальные книги, церковные метрики датируются 1720 годом.

Когда мы работали над своей родословной, оказалось, что абсолютно все коренные жители села приходятся друг другу родственниками. Поэтому мы расширили задачу и стали искать по всем главным фамилиям Костино. Мы подняли и их родословие, в том числе до 1720 года, установили общие корни. Если кто-то из наших земляков делал что-либо знаменательное, мы это тоже отражали. Книга – это уже далеко не только наша родословная, это именно историческое описание села Костино и прилегающих к нему двадцати деревень.

– В Костино еще живут потомки коренных жителей?

– Потомков коренных фамилий осталось около сорока процентов от общего числа жителей. Процесс утраты начался в советское время, когда приезжали сельхоз работники из других регионов. В послевоенное время многие женились, выходили замуж и оседали в Костино.

В работе над книгой мы опросили многих коренных жителей. Я с некоторой долей недоверия отношусь к рассказам местного населения, поэтому любое сказанное слово старался подтверждать документами. Целый год я ездил в архив, и по нашим подсчетам, пролистал порядка ста двадцати тысяч листов документов. Это и подшивки газет, выходивших три раза в неделю за сто лет, и метрики, книги и другие записи. Собирал словно детали пазла, которые хаотично разбросаны по комнате. В конечном итоге все-таки удалось собрать эту мозаику в целостную и непротиворечивую картину.

Процесс сбора информации продолжается, хотя на данный момент в книге уже около 600 страниц. Добавляется все больше звеньев цепочки. Например, выплыла районная организация социалистов-революционеров, центр которой находился в Костине. Или факт, что князь Кропоткин собирался приехать в Костино, но не смог из-за болезни. Думаю, это войдет во второе издание книги.

– Село Костино известно, прежде всего, своим камушным промыслом?

– Да, безусловно. Если взять соседние волости или сельсоветы, то это бедные деревни, и в настоящее время практически все они мертвы. Этот процесс начался после революции. А в Костине, наоборот, пошло развитие и рост. Костинский камушный промысел по состоянию на 1992 год был признан народным художественным промыслом наравне с Палехом, Жостово и прочими. Увы, но сегодня промысел утрачен, на месте производства сейчас лесопилка.

Официальной датой зарождения промысла считается 1811 год, когда в первом статистическом обозрении Московской губернии было сказано, что в деревнях Прокошево, Вороново и Костино делают бусы из стекла. В советское время историю возникновения промысла относили к 1835 году. Советские исследователи предполагали, что после Отечественной войны 1812 года в селе Ростокине появился некий пленный солдат, который научил промыслу местного дьячка. Дьячок, в свою очередь, стал набирать учеников, и отсюда все и пошло.

Но как же тогда статистическое обозрение 1811 года? А ведь есть и более ранняя запись 1785 года, что в соседнем селе Ильинском ведомства Коллегии экономии казенные крестьяне гранят стекло. Есть и еще одно свидетельство. В 1917 году Екатерина Павловна Анурова, духовная дочь нашего местного святого епископа Серафима (Звездинского), которая также была руководителем ячейки эсеров в Костине, учительницей и краеведом, оставила запись, что первый завод по выплавке стекла имел на тот момент (1917 год) более чем столетнюю историю. Корни камушного промысла в Костине мы не знаем, но предполагаем, что зародился он очень давно.

Благодаря этому промыслу возникло два крупных производства в Костине и Лавровках. Сначала производство было одно и принадлежало семье Шишигиных и Грибковых. Потом разделилось на несколько производств, на основе которых возникли два больших завода со станками и печами. На одном делали бусы, на другом – стеклянную посуду и керамическую плитку. Работало там до пятисот рабочих из окрестных селений.

В советский период завод был монополистом: костинские бусы были единственные в стране. Костинское стекло использовалось при отделке музея Ленина, когда он открывался к столетнему юбилею. Также костинским стеклом отделана одна из набережных в Калининграде. Наши бусы поставлялись на Кубу, в азиатские страны, страны соцлагеря.

– Рост промысла был связан с тем, что в Костино имелось сырье?

– Не было особо сырья. Собственно, чтобы варить стекло, нужен кварцевый песок, краситель и две-три добавки: поташ, сода. Сначала стекло покупалось в Санкт-Петербурге. Туда ездили купцы, которых нанимали местные крестьяне, привозили стекло в Москву, потом из Москвы – в Дмитров.

Затем один предприимчивый товарищ, Гаврила Шишигин, устроился приказчиком к купцу на стекольный завод в Петербурге. В статистическом обозрении за 1868 год описана целая детективная история, как он подкупал рабочих и смотрителей, и таким образом раздобыл рецепт цветного стекла. За это на Шишигина объявили охоту, и он бежал из Петербурга, скрывшись в Костине. Здесь он и основал собственную выплавку стекла.

В статистическом обозрении эта версия высмеивалась, мол, крестьянам просто так приятно думать, а на самом деле Шишигина легко бы нашли через полицию. Но когда мы стали поднимать метрики, оказалось, что крестьянина Гаврилы Шишигина вовсе не существовало. Был мещанин города Дмитрова, которого звали Гавриил Никитич Алексеев. Скрываясь от преследования, он приехал в Костино, женился на дочери местного крестьянина Лазаря Шишигина, взял себе фамилию жены и стал в метриках писаться как крестьянин Гаврила Никитин Шишигин. С учетом того, что фотокарточек и паспортов тогда еще не было, он мог скрываться вполне успешно.

Гаврила Никитич и запустил первый завод в наших краях. Буквально через два-три года в Костино возник второй завод по выплавке стекла и изготовления бус Грибковых. Грибковы и Шишигины состоят в каком-то родстве, которое мы не можем выявить, потому что часть метрик утрачена. Изначально фамилии были родственными, потом стали конкурировать. Вроде бы завод у Шишигиных крупнее, но прибыль была выше у Грибковых. Потом возникли заводы Посконнова, Крюковых, второй завод Грибковых в соседнем селении Лавровки.

Шишигины стали сильно проигрывать конкурентам. В 1905 году проходили первые выборы в Госдуму, и право голосовать имели только те, кто обладал имущественным цензом. Для Московской губернии он составлял 15 тысяч рублей. Если поднять списки имевших право голоса, то Шишигиных там не найти. В то же время, в статистических обозрениях за 1901 год указано, что один из костинских стекольных заводов разорился. Все Грибковы в количестве восьми человек проходили в избиратели, а Шишигин не проходил ни один. Следовательно, разорились именно Шишигины.

Шишигины после этого взялись за голову и на базе своего завода создали крестьянскую артель, то есть паевое общество из двадцати человек. Это было время, когда активно развивалось кооперативное движение. Камушников в Костино было порядка семидесяти, а собственные камушные, в которых изготовляли бусы, имели из них только двадцать. Соответственно, вот эти двадцать самых богатых и опытных камушников и вошли в артель.
В помощь этим богатым камушникам каким-то образом вошел и наш предок Григорий Егорович Корытцев. Сам он камушником не был, он являлся председателем и владельцем крестьянского кредитного товарищества. Григорий Егорович был родственником Грибковых: его жена Александра была то ли сестрой, то ли племянницей основателя завода.

Григорий Егорович Корытцев был учредителем первого кооператива в Дмитровском районе, кредитного товарищества. Его сын Андрей Григорьевич, соответственно, наш прадед, стал учредителем молочного товарищества. Как опытный кооператор он направлял камушников в бухгалтерии и в юридических вопросах. Соответственно, денег у него было достаточно, чтобы суживать на созданную вновь артель.

Андрей Григорьевич Корытцев – сын Григория Егоровича и основатель молочного кооператива, также является пока еще непрославленным местным святым. Корытцевы были не только кооператоры, а, в то же время, церковнослужителями низшего ранга. Григорий Егорович, например, еще задолго до революции получил право повседневного ношения подрясника. Он был чтецом и певчим в Тихвинском храме. Также Григорий Егорович был сельским старостой и от крестьянского сословия города Дмитрова присутствовал на коронации императора Николая II.

По сути, Григорий Егорович был кулаком в дореволюционном понимании этого слова. Кулак – это сельский ростовщик, который раздавал деньги на зерно и прочее под проценты. Занимался ли Корытцев крестьянским трудом или нет, мы не знаем. Знаем, что он был владельцем чайной и лавки повседневных товаров. Он был сельским старостой и постоянным присяжным дмитровского суда. Земли у него было немного.

С другой стороны, к началу 1900-х годов земли было немного у всех крестьян. Места у нас неплодородные, поэтому горбатиться в поле, пытаясь вырастить ячмень сам-3 или рожь сам-5, не имело никакого смысла. А камушки давали значительную прибыль. Можно было зарабатывать по 40-50 рублей в месяц при цене коровы 30 рублей.

В 1930 году Андрей Григорьевич внес имущество в колхоз, но из колхоза его буквально через полгода выгнали. Родственных связей с нашими местными священниками Писаревыми у Корытцевых нет, но была давняя дружба. Первая запись, что служитель храма является крестным отцом одного из Корытцевых, датируется еще 1860 годом.

К 1930 годам Андрей Григорьевич стал председателем церковной общины. На момент вступления в колхоз имел два уголовных дела за плечами, связанных, как там сказано, с незаконным сбором средств с крестьян на церковные нужды. Первый раз его высылали в Караганду, а второй приговор он опротестовал, и был признан невиновным.

За кулака власти А. Г. Корытцева не признавали до 1937 года. В уголовном деле 1937 года он уже записан, как кулак. Более того, ему припомнили, что он был помощником Екатерины Ануровой в деле эсеровской организации. Но судили его именно за активную церковную деятельность. На момент расстрела Андрей Григорьевич был диаконом храма. Свидетели обвинения говорили также, что в доме Корытцева, начиная с мая 1937 года, проходила часть церковных служб. Ему припомнили и то, что во время сбрасывания церковного колокола он подбивал людей на сопротивление властям.

В обвинительном заключении Андрей Григорьевич назван «активным церковником». Текст дублирует один в один обвинение местного священника отца Владимира Писарева. Оба обвинялись в том, что призывали бороться против советской власти путем создания типографий и распространения церковной литературы, а также в искажении сути сталинской конституции.

Андрея Григорьевича Корытцева арестовали в один день с о. Владимиром Писаревым, а расстреляли с разницей в четыре дня. Священник был канонизирован на Юбилейном архиерейском соборе 2000 года. Согласно принятому тогда определению, были канонизированы все священнослужители, а с теми, кто не имел священнического сана, было дано распоряжение разбираться по отдельности.

В конце прошлого года вместе с нынешним священником Тихвинской церкви села Костино отцом Игорем (Обуховым) мы собрали документы на канонизацию Андрея Григорьевича Корытцева. Они были поданы с помощью нашего благочинного отца Сергия (Бернацкого) в епархиальную комиссию на рассмотрение.

– Церковь была закрыта в советские годы?

– Да, Тихвинский храм был закрыт. После ареста и расстрела отца Владимира Писарева до 1960-х годов верующих села окормлял еще один гонимый пастырь отец Павлин (Петр Иванович Докучаев). Откуда он появился, никто не знает. Отец Павлин поселился в заброшенном приходском домике. На дому крестил, отпевал, при этом местные партийные деятели и сами в этом участвовали, но старались не афишировать.

Был еще один интересный представитель рода Корытцевых – Федор Андреевич, старший сын Андрея Григорьевича Корытцева. Федор Андреевич был глухонемым, но мастерски рисовал. В частном порядке он обучался в Вифанской духовной академии и у художника В. М. Васнецова, который жил в соседнем селении Ваньково. По крайней мере, Васнецов и оба деда Федора Андреевича – Григорий Егорович Корытцев и Ефим Яковлевич Садовый, вместе заседали в дмитровском земстве.

По местным легендам, Федор Андреевич вместе с Васнецовым расписывал храм в Ассаурове. Корытцев был, в том числе иконописцем, а из его работ, не связанных с иконописью, мы нашли пока только две. Он занимался тем, что рисовал посмертные портреты селян.

Интересна история самого известного портрета епископа Дмитровского Серафима (Звездинского). Долгое время считалось, что это фотография, но на самом деле это портрет, выполненный угольным карандашом. Имеется подпись на фотокопии, что портрет нарисовал глухонемой художник из села Костина. Это мог быть только Федор Андреевич Корытцев.

Покойная заведующая домом-музеем священномученика Серафима (Звединского) Вера Николаевна Дружинина нашла оригинал этого портрета в частной коллекции в Москве. Она сфотографировала его, а через два дня скончалась от ковида. Мы не знаем, к кому ездила Вера Николаевна, и где находится новая фотокопия, которую она сняла. Имеется ли снимок на ее мобильном телефоне или сброшен на компьютер? Увы, концы оборваны.

– Ваше с Олегом образование или работа как-то связаны с историей?

– Нет, никак не связаны. Я по первой профессии агроном, по второй – экономист, работаю в сфере аудита и бухгалтерского учета. Олег – врач. Также я член Союза писателей, куда вступал как поэт. Первая моя официальная публикация прошла в 2001 году, и недавно мы отмечали небольшой юбилей. Бухучет, кстати, тоже фамильная профессия. Шесть поколений подряд кто-то из нас занимается либо бухучетом, либо как-то связан с цифрами.

Книга сделана в соавторстве, разделять меня и Олега нельзя. Олег занимался исследованием генеалогии всех наших костинских фамилий, поиском материалов, предоставлял их мне, а я дальше их обрабатывал, параллельно со своими поисками, и излагал уже более литературно.

– Какие памятники старины остались в Костино и окрестностях?

– Сохранился Тихвинский храм 1866 года постройки и здание школы – бывший дом Грибковых. Церкви в Федоровском и Арханове исчезли по ветхости еще в XVII-XVIII веках. Часовня в Горках была разобрана в 1926 году: из нее была сделана изба-читальня. А храм Владимирской иконы Божией Матери в Труневках был разрушен в 1952 году. К сожалению, мы не можем найти ни одной фотографии этого храма.

Строительство Тихвинского храма в Костино никак не связано с местными промыслами. Изначально центр прихода и храм были в Лавровках. Со временем храм обветшал и сгнил. На тот момент Лавровки угасали, а Костино стало процветающей деревней на 500 домов. Вот центр прихода и перенесли на два километра к нам в Костино.

В советские годы в Тихвинском храме стали заниматься планеристы, потом в нем была начальная школа, склад сельхозинвентаря, зерна, какое-то время даже мясной рынок. В девяностые годы храм стоял заброшенный и открытый нараспашку. К сожалению, сфотографировать храм в ту пору, когда на кровле росли деревья, а внутри были видны остатки старой живописи, я не успел.

Церковный погост был закрыт в начале 1930-х годов. В 1960-х годах там построили станцию радиолокационного слежения, но надгробия сохранялись. Я еще помню старушек, которые приходили на место погоста и оставляли цветы и яички на Пасху. Надгробия тогда уже вросли в землю, только холмики были видны, среди которых паслись овечки. В начале 2000-х годов кладбищенская земля была продана и варварски застроена, а надгробия, лежавшие около храма, исчезли. Все наши родственники старых фамилий на этом кладбище и лежат.

– Кому будет особенно интересна ваша книга?

– Нарасхват она ушла в Костине среди местных жителей. Многие сейчас звонят из Москвы, находят меня в соцсетях. Книга интересна также и дмитровским краеведам, потому что, как я с сожалением понял, информация о костинских бусах утрачена и забыта. А перспектив возрождения промысла, скорее всего, нет.

Подавая книгу на премию Пришвина, очень надеялся на то, что работу отметят, что и произошло. Приходится хвастаться, но, тем не менее, считаю книгу очень качественной. Равной ей долго не будет. Взять какую-то конкретную точку на карте и поднять столь большой объем информации не каждый сможет.