Евгений Воробьев: «Скульптура с большой силой влияет на человека»

Евгений Воробьев – скульптор из Нахабино Красногорского района, автор целого ряда памятников в Подмосковье, обладатель специальной премии «Аплодисменты жюри» фестиваля «Вера». В 2013 году он открыл в Нахабино художественную студию «Колесо», где обучает рисунку, живописи и керамике детей и взрослых. О своей студии, о скульптурном портрете пьяницы, которого принимают за философа, и о влиянии монументов на подсознание, читайте в интервью.

– Расскажите о художественной студии «Колесо»

– В нашей студии можно научиться рисунку, живописи, художественной керамике, скульптуре. У нас занимаются дети от пяти лет и выше, а также взрослые. В студии есть все необходимое для керамики и лепки. У нас есть печи и гончарные круги, поэтому дети не просто лепят, а создают полноценные изделия. Три года подряд мы берем призовые места на выставках и конкурсах по художественному творчеству. В нашей студии можно подготовиться для поступления в художественную школу. В этом году все наши ученики, которые ходили на рисунок, поступили, хотя конкурс там четыре человека на место. Мы готовим также взрослых ребят для поступления в профильные институты на художественные специальности. У нас занимается много детей с ограниченными возможностями. Врачи вообще часто прописывают лепку в качестве терапии. Всего сейчас обучается в разных группах около сорока детей. Самая распространенная профессия взрослых, которые у нас занимаются – это почему-то врачи.

Когда я преподаю ученикам рисунок, я пытаюсь сделать так, чтобы они видели не только внешнюю часть предмета, но и понимали, какую форму он имеет в целом. Если человек слепил какой-то предмет, он уже сможет нарисовать его даже закрытыми глазами. Лепить скульптуру и видеть в объеме может не каждый. Рисовать в принципе может научиться любой, а видение пространства подобно музыкальному слуху – у кого-то оно есть, а у кого-то нет.

– Вы прежде всего скульптор?

– Да, а моя супруга – керамист. Мы работаем как художники уже давно, а студию открыли в 2013 году. Я учился в «Суриковке», а жена хоть и юрист по образованию, потом тоже стала заниматься творчеством. Среди моих работ мемориальный комплекс с восьмиметровой стелой, бюстами и часовней в Нефедьево Красногорского района, где в годы войны проходил один из рубежей обороны Москвы. Также я подготовил архитектурный и скульптурный проект для воинского мемориала в Нахабино. В прошлом году я сделал семиметровое панно здесь же в Нахабино, посвященное запуску первой ракеты. Были и еще проекты для разных мест Красногорского и Истринского районов. Сейчас делаю памятник матери для Марьино Красногорского района. В Чечне в Грозном есть единственный православный храм. Для него я делал когда-то икону Казанской Божией Матери из искусственного камня. Также я подарил этому приходу большой поклонный крест высотой три метра и коленопреклоненную фигуру ангела, как посвящение всем православным воинам, погибшим в войне.

У меня есть целый ряд работ для православных храмов, включая оформление святых источников. Я делал керамические иконы для разных приходов в Тверской области и в Подмосковье. Я работаю в изразцовой технике с достаточно грубой шамотной глиной. Шамотная глина – это материал с фракцией, в ней есть мелкие камушки. Ее прелесть в том, что такие изразцы или иконы не бояться плохих погодных условий и их можно располагать на внешней стороне стен. Я готовил большой изразец «павлинье око» для Ново-Иерусалимского монастыря.

– Как происходит процесс изготовления скульптуры?

– Это зависит от того, в каком материале скульптура будет выполнена в итоге. С начала я делаю эскиз в маленьком масштабе из глины, а потом леплю модель в полную величину. Если скульптура будет мраморная, я отливаю ее в гипсе, а потом уже начинаю обрабатывать мраморную глыбу. Здесь от начала до конца я все делаю сам, а если скульптура будет в бронзе, то отдаю модель в литейку. Самый сложный материал – это гранит. У меня как-то был заказ на скульптуру из черного гранита габбродиабаза карельского месторождения. Серый и красный мансуровский гранит еще можно рубить, а габбродиабаз обрабатывать практически невозможно. Специальных дисков, каждый из которых стоил три тысячи рублей, мне хватало всего на два дня, а скульптуру я делал три месяца. С мрамором работать проще, потому что это мягкий и податливый материал. Но и с ним бывают проблемы. Обычно я работаю с проверенным мрамором из Коелги Челябинской области, но как-то заказчик привез мне свой материал. Я на свой страх и риск взялся за эту глыбу и дорубился до одного места, где мрамор буквально стал рассыпаться от прикосновения руки.

– В каких конкурсах вы участвовали со своими скульптурами?

– Моя скульптура Козьмы Пруткова победила на «Днях славянского искусства» в Берлине. У меня также есть престижная премия «Вера». Я получил специальную премию «Аплодисменты жюри» за работу «Деревенский пьяница». Этот скульптурный портрет с натуры изображает реального пьяницу по кличке Батя. Я покупал ему бутылку водки, и он мне позировал. В процессе работы он напивался, падал со стула, а я его поднимал обратно. Этот портрет получил много призовых мест на разных конкурсах. Мне многие говорили, что если не знать, кто изображен на портрете, то можно подумать, что это бюст философа.

– Сложно ли в наше время заниматься скульптурой?

– Скульптура – это дорогое удовольствие, поэтому заказов у скульптора меньше, чем у живописца. Дело не только в стоимости гонорара, но и в цене мрамора и его транспортировки. Кроме того, скульптору обязательно нужна мастерская, а значит, приходится платить за аренду отдельного помещения. Сейчас у нас работает студия, и она приносит пусть небольшую, но какую-то прибыль, и у меня появилась возможность полноценно заниматься творчеством. Пару раз мне предлагали расширить студию, нанять преподавателей, но я не бизнесмен, а художник, и у меня другие цели. Мы учим творчеству новое поколение и нам это интересно. Мне посчастливилось дружить с талантливым художником из Нахабино Ефимкиным Иваном Петровичем. Он умер в 2013 году в возрасте девяноста лет и от него мне много досталось много ценной литературы, и не менее ценных рисунков.

– Расскажите о Ефимкине Иване Петровиче

– Это был совершенно гениальный человек. Несмотря на большую разницу в возрасте мы стали друзьями. После войны он закончил факультет художественной обработки металла, а диплом защищал по скульптуре. По распределению его направили в Загорск. Там в Институте игрушки он разработал детскую куклу «Наташу» и выиграл с ней всесоюзный конкурс, после чего опять же по распределению был направлен к нам в Нахабино на фабрику игрушек. Кстати, наша студия находится как раз на месте котельной когда-то существовавшей фабрики. Иван Петрович передал мне в наследство десятки тысяч своих набросков. На этих листах запечатлена целая эпоха, сохранилась, например, картина старого Нахабино. У меня остались от Ивана Петровича целые мешки с тетрадями. Он много писал текстов о воспитании детей и на другие темы. Пока я не знаю, что с этим наследством делать, и все лежит на даче в чемоданах. Хотелось бы сделать какой-то каталог, как-то рассказать о художнике публике. Его работы высоко ценил сам академик Кибальников, а рисунками восхищался Андрияка, с которым Иван Петрович дружил. Тем не менее, жил он очень бедно в старом доме с худой крышей, и о нем мало кто знает.

– Что привлекает вас в работе с глиной?

– Глина – это материал, который чувствует человека и его настроение. Я даже думаю, что у глины есть память. Гончар – это очень древняя профессия, с ней связано множество ритуалов и легенд. Не зря в Библии сказано, что Бог создал Адама из земли или глины. Вроде бы наивная версия, но говорят, что если оставшийся после кремации пепел размочить водой и обжечь, то в итоге получится керамика. Есть любопытная легенда о святом Лазаре, которого воскресил Христос. После воскрешения он якобы больше никогда не смеялся, и изменил обычаю лишь раз, когда увидел, как вор крадет глиняные горшки. Он воскликнул: «Глина глину ворует!»

Глина очень чувствует человека, одному ученику она дается, а у другого почему-то разваливается в руках. Однажды жена скрутила горшок, а я случайно нажал на него, и получилась вмятина. Я вроде быстро все исправил, но когда вытащили его из печки, вмятина вновь проявилась на том же месте. Глина если захочет, станет горшком, а если не захочет, то будет чем угодно, но не горшком. Глину найти не проблема, она в принципе есть везде, но достаточно сложно ее приготовить. Нужно ее замешать, процедить, и провести через много циклов замерзания и размораживания, чтобы она стала пластичной. В старину глину копали у берегов ручьев и рек, потому что она замерзала и оттаивала в течение года вместе с водой. В Китае раньше было так: человек готовил глину, а использовал ее только его внук. В нашей культуре очень многое связано с глиной. Это и музыкальные инструменты вроде окарины, и игрушки, и горшки, которых было множество разных видов: кашники, щанки, ендова и так далее.

– В чем заключается профессионализм художника?

– Сейчас часто можно увидеть, как человек походил на курсы живописи, нарисовал три натюрморта, и заявляет, что он художник. Профессионал отличается от непрофессионала тем, что может писать на заказ. Непрофессионал может писать для души, а на заказ уже не сможет. Разве может врач любитель оперировать больного? Вы скажете, что от плохой скульптуры никто не умрет, но все не так просто. Скульптура, как и искусство в целом, с большой силой влияет на человека. В советское время не зря была сильно развита монументальная пропаганда. Когда на площади стоит определенный памятник, а мы каждый день проходим мимо, вроде бы не замечая его, он все равно действует на подсознание. У нас есть миллион художников, а привлекают внимание единицы. Мастерство – это как запах, он бывает приятный или неприятный. Кандинский вроде бы рисовал «каракули», а ведь он был теоретиком линии. Он открыл, что есть линии «холодные» и «теплые», изображающие движение и покой. Это очень интересно.

От Ивана Петровича Ефимкина мне досталась серьезная библиотека с книгами по живописи, рисунку и преподаванию этих дисциплин. Читая эти книги, я вижу, как сильно отличается подход к образованию в наше время от того, который был в прошлом. На данный момент я разработал для нашей студии свою программу, и за этот учебный год хочу добиться от детей результата, которого бы не смогла достичь ни одна художественная школа.