Кирилл Рахматуллин: «В создании скульптуры есть что-то магическое»

В Королеве на улице Бурково находится творческое пространство «Дом скульптуры Рахматуллиных». Свою мастерскую супруги скульпторы Кирилл и Марина Рахматуллины называют лабораторией, в которой творится искусство, воплощаются в жизнь новые идеи. Цель мастерской – развитие и популяризация современного искусства скульптуры. Кирилл рассказал порталу «Подмосковье сегодня» о своих учителях, творчестве, об отношении к работам, выставленным в парке Солнечногорска и «Большой глине» на Болотной в Москве.

– Дом скульптуры Рахматуллиных – это открытая площадка или закрытая творческая мастерская?

– Это пространство смешанного типа. Иногда к нам приезжают ученики. Кто-то готовится поступать в художественное учебное заведение, кому-то надо помочь с анатомией для 3D моделирования, а кто-то хочет научиться формовать – у каждого свои цели. При этом какой-то четкой школы или системы обучения у нас нет. Занимаемся мы этим скорее для развлечения, а основная наша работа – это скульптура.

– Почему мастерская появилась именно в этом месте?

– Марина коренная жительница Королева. Здесь в Бурково жила ее бабушка. Когда-то на месте новостроек было колхозное поле, рядом с которым колхозникам давали участки. Мы с Мариной переселились сюда после института. Тогда здесь не было ни воды, ни канализации. Уже больше 15 лет мы постепенно обживаем и расширяем этот домик. Центральную деревянную часть мы сохранили – ей больше 90 лет. Можно сказать, что это наше родовое гнездо.

– Вы учились в Абрамцевском колледже?

– Да, мы с Мариной учились в Абрамцевском на резчиков по дереву. Мы резали детали иконостасов, киоты, изредка скульптурные элементы: херувимов, ангелов, распятия. Также мы делали деревянные скульптуры святых из клена в человеческий рост для одного московского храма. Но в итоге резчиками мы не стали. Резьба по дереву очень трудоемка, а оценивается дешево в сравнении со скульптурой из бронзы.

От скульптуры из бронзы остается форма, и мы можем воспроизвести работу еще порядка 8 раз. Деревянная скульптура режется один раз, и то мастерство, которое было вложено в нее, нельзя повторить. Кроме того, дерево, в отличие от бронзы, портят паразиты. Например, половина материала, который мы сушили под скульптуру, буквально за 5 лет оказалась насквозь изъедена жуками. То же самое может произойти с уже готовой деревянной скульптурой.

После Абрамцевского колледжа мы решили поступать в Суриковский институт на скульптуру к Александру Иулиановичу Рукавишникову. Марине немного не хватило баллов, и она поступила через год, но уже к Михаилу Владимировичу Переяславцу. Михаил Владимирович, к сожалению, скончался, а Рукавишников и по сей день делает великие произведения искусства.

– Вы считаете Александра Рукавишникова своим учителем?

– Да, конечно, Александр Иулианович наш гуру, учитель, мастер и вдохновитель. После института мы работали у него несколько лет, помогали делать памятники. Он поручал нам какие-то элементы: сделать каркас, набрать глину, полепить, а на завершающей стадии подключался сам и доводил работу.

Рукавишников приучил нас к тому, чтобы вести работу многоступенчато от идеи до финиша. Сначала разрабатывается эскиз, сама идея. Потом эскиз воплощается в глине – в мягком материале – в реальном размере. В воске и в бронзе надо восстановить первоисточник – то, что мы пытались сделать в глине, потому что работа уже, естественно, стала совершенно иной. Для доработки в бронзе мы используем специальные машинки, которыми пилим несколько недель и доводим «до звона» каждую скульптуру.

При такой методике приучаешься правильно распределять работу. На этапе лепки в глине необязательно прорабатывать мелкие детали – все равно они потеряются во время формовки. Их можно добавить на стадии восковки или же вообще после отлива в бронзе. Зная всю эту подноготную, мы имеем полное вооружение, чтобы прийти к финишному результату.

– Вы работаете совместно с Мариной над каждой скульптурой или по отдельности?

– Вместе мы работаем над большими скульптурами, а параллельно – над личными творческими проектами. По направленности сюжетов и по мифологической наполненности мы созвучны, а по фактуре и пластике, то есть по тому, как лепим – различны. В каких-то моментах у меня пластика более экспрессивная.

Наши творческие работы идут сериями. Например, есть серия работ, связанная с лесной мифологией – духи леса, хранители озер. Мы ведем эту серию совместно, но каждый наполняет ее своими работами. Есть несколько серий, где каждая следующая скульптура продолжает и подкрепляет предыдущую. Кроме духов и хранителей леса, у нас есть серии: люди-рыбы, улитки, головы в бутылках, духи тепла и центрального отопления. Часто это шуточные гротескные работы, но в то же время с мыслью. В последнее время приходит много заказов на животных. Мы делали двух лосей в натуральную величину, оленей, орлов, медведей.

– Что вдохновляет вас на творчество?

– Вдохновляет лес. Мы любим путешествовать по России и в основном отправляемся в лесные места, где красивые деревья и озера – природные жемчужины.

– От кого поступают в основном заказы на скульптуры?

– Основная часть, конечно, частники, люди с достатком, потому что скульптура – это предмет роскоши. У нас даже была давным-давно выставка совместно с Кириллом Чижовым и другими художниками, которая так и называлась «Предметы роскоши».

– У вас есть заказы, за которые вы не возьметесь?

– Наверное, нет – мы всеядные. В каждой работе можно найти много интересного. Даже если нужно будет сделать скульптуру плохого человека, его можно слепить так, чтобы найти в нем именно то, что поражает людей, и выразить это пластически. Честно говоря, нам везет, заказчики не предлагают чего-то ужасного. Думаю, о нас заботятся хранители леса.

– Какие у вас были самые значимые проекты в городской скульптуре?

– В прошлом году мы ставили Георгия Победоносца в Павшинской пойме. Это был совместный проект со скульпторами Григорием Ореховым и Кириллом Чижовым. Я выступал как лепщик – в основном лепил и доводил в бронзе коня. Из городских скульптурных работ у нас еще была мемориальная доска героям Советского Союза Г. Ф. Сивкову и Е. В. Рябовой.

В Рязани лет 5 назад мы ставили Шурика и Лидочку – героев известной советской кинокомедии. Эта скульптура сделана, к слову, из композита, и сейчас она в некоторых местах уже протерлась. Композитные материалы требуют периодической покраски. Если этого не делать, то на солнце работы начнут терять свои свойства и прочность. Ультрафиолет разрушает любой пластик, в том числе эпоксидную смолу.

В Рязани была задача создать своеобразный тотем для студентов. Мы много делаем тотемов последнее время. Люди хотят иметь у себя скульптуру-оберег. А в создании любой скульптуры есть что-то магическое.

– Вы с детства хотели заниматься скульптурой?

– С детства делал сам игрушки, оружие, солдатиков, а любовь к скульптуре нам привили, наверное, в Абрамцево. Нам повезло с учителями. Людмила Николаевна Большакова учила нас композиции в резьбе по дереву и плавно к концу обучения подводила к тому, что скульптура – это для резчика высшая ступень мастерства.

– Как вы оцените экспериментальные скульптуры в городском парке Солнечногорска?

– Некоторые работы там очень хорошие. Например, «Пушкарь» с бронзовой пушкой Тугаринова на входе в парк. Мастер часто использует в творчестве пушки, из которых умеет по-настоящему стрелять. Дмитрий Никитович Тугаринов и Андрей Владимирович Балашов, чьи работы представлены в Солнечногорске, преподавали нам в Суриковском институте. Стоит там и «Русалка» нашего учителя Александра Рукавишникова. Единственное, что некоторые скульптуры из известняка кажутся немного недовершенными. Видимо, из-за того, что художникам дали мало времени и средств, вкладываться в работу особого смысла не было, что иногда заметно по конечному результату.

– А как относитесь к нашумевшей «Большой глине» на Болотной площади в Москве?

– В целом хорошая скульптура. В «Глине» работает не только размер, но и то, насколько качественно она сделана. Зрителю, который подходит к скульптуре ближе, хочется ее рассмотреть, а иногда и потрогать. В «Большой глине» заложена идея, что Бог лепит своими большими пальцами, а его руки не видно. Там есть как бы отпечаток его десницы, его пальцев.

У меня тоже были работы сходной направленности. Например, у меня была скульптура, которая представляет собой отпечаток внутренней поверхности руки – своеобразная свинчатка из бронзы. Если такую работу сделать высотой в 9 метров – получилась бы красивая скульптура.

– То есть скульптура становится произведением искусства при наличии замысла?

– В основном да, хотя, художниками и скульпторами, например, создано бесчисленное множество обнаженных женщин в бронзе и живописи. Едва ли в этом есть какая-то глубокая идея – в основном простое восхищение. Лучше ли, если бы на Болотной поставили большую обнаженную женщину из латуни? Конечно, зависит от того, как бы она была сделана: толстая как пузырь в стиле Ботеро, как архаический тотем для плодоношения или как у Боттичелли и Рафаэля?

В хорошей скульптуре важна совокупность критериев: как сделана, насколько тщательно, какая заложена идея. А идею закладывают в основном сами зрители. Она должна провоцировать человека думать. «Большая глина» как раз подталкивает к размышлениям, а каждый думает уже о своем. Например, кто-то увидит в этом красивое облако, которое плыло в небе и приземлилось на площади. Другая нашумевшая скульптура «Аленушка» мне однозначно не нравится, а «Большая Глина» – да.