Павел Гавриченков: «В живописи меня привлекает тайна»

Павел Михайлович Гавриченков – художник из поселка Удельная Раменского района. Более десяти лет Павел Гавриченков возглавляет народную изостудию «Отражение» в Удельной, где в доверительной атмосфере мастерской художника студийцы могут реализовать свои замыслы в изобразительном творчестве, используя самые разные материалы и техники. Павел расскажет в интервью о мастерской, о любимых живописцах, и о том, почему ему близки рассказы про старика Петсона и котенка Финдуса.

–Расскажите о народнойизостудии «Отражение». Она существует уже более тридцати лет?

– Да, с 1985 года, когда открылся дом культуры в поселке Удельная, хотя название «Отражение» появилось позже. Я стал руководить студией с 2006 года. Народной студия называется, потому что представляет собой взрослый коллектив, к которому могут присоединиться люди абсолютно разного возраста и посвятить свой досуг рисованию. Мы используем самые различные материалы: масло, пастель, карандаш, акварель и другие. Я позволяю студийцам пробовать любую технику.

Длительность и интенсивность образования зависит от того, чего хочет человек получить в итоге. Конечно, если ученик приходит с нуля, то художником он не станет. Даже я, занимаясь художественным творчеством достаточно давно, не могу сказать о себе, что я художник. На мой взгляд, это очень высокое звание. Художники – это Репин или Суриков, а все мы являемся в разной степени дилетантами. Художника делает стечение обстоятельств, талант и судьба. Тем не менее, вполне возможно овладеть приемами рисования, правильно определять сюжет и композицию. Работы наших учеников выполняются на хорошем уровне. Их можно, например, подарить или украсить ими интерьер.

–Возраст учеников никак не ограничен?

– К нам ходят и совсем маленькие детки, а есть люди пожилого возраста, много подростков. Подростки в основном готовятся к поступлению в художественные высшие учебные заведения. Взрослые работают вместе в одной мастерской, но каждому я ставлю индивидуальную задачу: кому-то сделать маленький натюрморт, кому-то нарисовать карандашом геометрические тела, кто-то должен написать пейзаж или портрет.

–Интерес людей к изобразительному искусству и творчеству, на ваш взгляд, увеличился за последние десять лет, как вы возглавляете студию, или нет?

– Мне кажется, что, хотя число учеников не сократилось, но интереса к художественному творчеству стало меньше. Люди сейчас очень «заморочены», и у них не остается времени и душевных сил на творческий досуг. Мне кажется, что пока сказываются издержки советского воспитания, когда считалось, что досуг нужно проводить плодотворно и расти над собой. В основном, приходят люди еще советского воспитания или первых постсоветских лет. Я думаю, что сейчас вообще визуального в нашей жизни стало очень много. На нас обрушился интернет, и это, видимо, каким-то образом наполняет человека, поэтому он стал меньше проявлять интерес к изобразительному искусству.

–Как вы сами для себя определили, что станете художником?

– Я не формулировал свое решение так четко. Большую часть жизни мы плывем по течению, и, в каком-то смысле, являемся рабами обстоятельств. Я просто много лепил в детстве, и отец отвел меня в художественную школу в Барнауле. Там была замечательная школа, сильные педагоги. Когда я окончил художественную школу, мне стало интересно поступить в училище, а дальше уже иного выбора не оставалось. В училище вся атмосфера пронизана творчеством. Помню, каждый день ложишься спать с мыслью, что завтра встанешь и пойдешь на этюды. В этом было счастье. В такой атмосфере выключаешься из всей остальной жизни, отпадают все прочие связи.

Окончив училище, я понял, что привычная жизнь завершилась, и надо что-то делать: или продолжать учиться, или начинать заниматься творчеством самому. Большое счастье, что существуют институты. Я считаю, что художник должен окончить все, начиная от художественной школы, заканчивая институтом. Отсутствие школы заметно даже при взгляде на работы моих коллег, которые в силу разных причин не прошли какие-то учебные ступени. Например, если человек не окончил институт, то, хотя он и талантлив, сразу видно, что есть в его работах что-то дилетантское. С другой стороны, в работах человека, который окончил институт, но не окончил училище, тоже чувствуется какая-то пустота.

–В какой момент вы решили не только писать, но и преподавать изобразительное искусство?

– После училища я поступил в Российскую академию ваяния и зодчества в Москве. Работал реставратором, реставрировал иконы, расписывал храмы, какое-то время работал дома. Однажды директор ДК предложил мне работу, и я с радостью согласился. Я по первому училищному образованию педагог, поэтому мне достаточно просто было освоиться. Я не пожалел об этом выборе, мне нравится работать преподавателем и заниматься с детьми. Древний принцип docendodiscimus– «уча других, учимся сами» – работает. Мне очень многое дает общение с детьми. Я с удивлением не раз открывал, что у них рождаются какие-то технически любопытные вещи.

Со взрослыми тоже очень интересно. В прошлом году ученики первый раз рисовали пастелью, и я поразился, как необычно у них это получается. Мы делаем выставки работ студийцев здесь в ДК. Это большие ретроспективные выставки, которые проходят один или два раза в год. Вне педагогической деятельности я выставляюсь постоянно и в Москве, и в Подмосковье, поскольку являюсь членом Союза художников.

–Вы сказали, что работали реставратором. В чем заключалась эта работа?

– Я много работал в храмах, в том числе в храме Христа Спасителя в Москве, где расписывал главный иконостас. Писал образы в храме Новомучеников, а также в Родниках, в Новой деревне. В Москве делал большой запрестольный образ для храма Воздвижения креста на Плющихе, работал на Валаамском подворье, в самом Валаамском монастыре, в Санаксарской обители. Где-то расписывал стены, где-то писал иконы. Я могу работать и в стиле живописи XIXвека, как, например, в Храме Христа Спасителя, и в русле древних образцов икон. Так, конечно, говорить нескромно, но я имею в виду лишь техническую сторону, а не талант. Помимо техники, есть еще высокая, идеальная составляющая в написании икон.

–Вы сами считаете себя больше светским художником или реставратором?

– Я определенно светский художник. Честно говоря, я не хотел бы посвятить всю свою жизнь реставрации. На мой взгляд, это что-то прикладное, а не творческое. Мне больше всего нравится портрет и натюрморт, а пейзажи в меньшей степени. Портреты я пишу, как правило, пастелью. Пастель часто ассоциируется у людей с неясными, приглушенными цветами, потому что наша отечественная пастель немножко разбеленная, а я использую импортную пастель, и цвета выходят достаточно насыщенными.

–Расскажите о тех людях, которых вы изображаете на портретах. Среди них есть работы, которые бы вы назвали своими любимыми?

– Есть портрет интересной девочки – правнучки священномученика и одного из епископов Русской православной церкви Феодосия Ващинского. Был такой удивительный батюшка с удивительной судьбой игумен Никон Воробьев. Он был, как свеча, горящая в ночи. Я часто читаю и перечитываю его письма, можно сказать, что это моя настольная книга. Когда игумен Никон выходил из лагеря, ему дали рекомендации несколько епископов, и, в частности, священномученик Феодосий Ващинский. Когда я рисовал девочку, мне рассказали об этом. Я очень удивился, поскольку так совпало, что я люблю Никона, и довелось писать портрет правнучки Феодосия.

Еще один любопытный портрет матушки Марии Капалиной. Она мать двоих священнослужителей, в том числе калужского митрополита Климента. Ей уже сто лет, а может быть и больше. Матушка живет на покое в одном из монастырей Калужской области. Сейчас она, наверное, совсем немощная. Довольно давно она приняла монашество. Ее семья жила здесь в частном доме неподалеку, и мы были дружны с ее внучкой. Вообще хочу сказать, что самая любимая работа всегда та, которой занимаешься в данный момент. Иногда пишу своих учеников, если есть время и возможность. У меня был один ученик-студиец, который уже умер. Это был странный немножко тип, но по-своему интересный. Мы сами хоронили его, потому что он оказался неприкаянный: ни родственников, никого у него не было. Трагичная судьба.

Образ другой работы родился в одной из деревень. В современной деревне удивляет помимо бесприютности и полного отсутствия каких-либо перспектив, то, что среднее поколение все как будто «выбито»: можно увидеть только бабушек и внучек. Может быть, трудоспособные жители уехали на заработки, а, может быть, спились и сгинули в девяностые. Я как-то увидел бабушку с яблоками у дороги, а сам образ зародился отдельно.

–Вы могли бы одним словом сформулировать то, что вас больше всего привлекает в живописи?

– Меня, честно говоря, привлекает тайна: тайна старых вещей, тайна всяких уголков. Иногда я читаю маленьким студийцам книги про Петсона и Финдуса. Это модная серия книг про дедушку и котенка, которые живут в шведской деревне. Мне нравятся интересные сюжеты и хорошие иллюстрации этих книг. Однажды котенок Финдус потерялся, провалился в подпол, и, оказалось, что там находится целый мир углов, завешанных паутиной, мышей и тайных мест. Я бы себя определил, как любителя именно такого мира.

–Если говорить о натюрморте или пейзаже, то здесь вам ближе сельский быт и природа?

–Я продукт советского времени, хотя и последних его лет. В то время быт, отчасти и городской, был почти повсеместно немного сельским. У меня вся родня до сих пор живет в деревне на Алтае, где я родился. Я сам жил в деревне, все детство прошло там, и как-то все перемешалось. Художника редко привлекает мегаполис и дома будущего. Хотя есть великолепный американский художник Хоппер и некоторые другие современные американские художники, которые пишут индустриальные городские пейзажи, но, тем не менее, я думаю, что сложно душевно отдохнуть, глядя на такие холодные картины мира из стекла и железа. В деревенском быте, напротив, все родное и тихое.

– А у вас есть какой-то ориентир в творчестве, на которого вы равняетесь?

– Мой самый любимый художник – это Гелий Михайлович Коржев. Его картина «Поднимающий знамя», пожалуй, известна всем. Коржев – это, на мой взгляд, титан и художник уровня Сурикова и Репина. Помимо знаковых работ, у него много удивительных менее известных картин. Мне нравится также американский художник Эндрю Уайет. Помните его известную картину «Мир Кристины», на которой изображена больная полиомиелитом девушка, ползущая по полю?

–Эти художники близки вам из-за техники или из-за идейной составляющей их работ?

– Я не отделяю одно от другого, я уважаю их целиком. Коржев, например, является для меня идеалом во всем. Он и как человек был очень чист. У него остались записки, по которым видно, что, несмотря на свой высокий статус депутата и орденоносца, он оставался удивительно простым человеком. Ему не пристало никакое чиновническое благодушие или превозношение. Эндрю Уайет большую часть жизни провел в деревне и не стремился куда-то ездить за впечатлениями. Это было его кредо. Он говорил, что в путешествиях теряешь запас души.

Я не раз пытался проанализировать и расписать по пунктам, чем же меня привлек тот или иной художник, но в основном это что-то чисто интуитивное, что понимаешь каким-то участком души. Есть, например, такой салонный художник и виртуоз Джованни Больдини. Я все-таки вывел, что мне нравится в его работах темперамент. Может быть, потому, что мне самому его не хватает. Также в его работах чувствуется некоторая угловатость и даже немного манерность. Мне кажется, что художник должен быть разным. Я пытаюсь по-разному решить ту или иную художественную задачу, но иногда сама работа выводит на нужное направление. Иногда невозможно изобразить какую-то вещь без деталей, без фактуры, иначе будет скучно или не будет этой, с моей точки зрения, тайны.