Валентин Башмаков: «Мы теряем поколение детей войны»

Валентин Васильевич Башмаков – коренной житель села Козино городского округа Одинцово, бывший глава Аксиньинской администрации, автор и составитель трех сборников, посвященных воспоминаниям земляков, чье детство пришлось на Великую Отечественную войну. Деревни и села довоенного Козинского сельского совета оказались в центре боев за Москву в 1941 году во время декабрьского контрнаступления советской армии. Валентин Васильевич опросил и записал на камеру воспоминания более тридцати очевидцев тех событий. Эти материалы стали основой сборников «Навечно в памяти народной», «Наше детство пришлось на войну» и «Вспоминают дети войны».

– Расскажите, что побудило вас заняться историей войны?

– В нашем небольшом доме в Козино жило восемь человек. Из этого дома ушли воевать четверо мужчин: мой отец, старшие братья Иван, Михаил и Александр. Ни один из них не вернулся домой. Как мне не быть связанным с историей войны? У меня был дефицит мужского общения, я рос с мамой и сестрой Тамарой, но наш дом всегда был хлебосольным. Мой отец до войны был объездчиком леса в Звенигородском лесхозе, а это вторая должность после лесничего. К нему все приходили выписывать дрова или лес на постройку дома. Потом моя сестра во время войны и до 1954 года была председателем сельского совета. Таким образом, нас все знали, в нашем доме всегда были гости. Сочувствие и большое внимание было уделено моей маме Наталье, ведь она потеряла мужа и трех сыновей.

Когда я повзрослел, работал сначала жестянщиком в «Металлисте» в Дунино, а потом – шофером. Мне очень нравилась эта профессия. В 1958 году я сел за руль автомобиля, а ведь тогда машин было мало, и ко мне все обращались, чтобы подвезти. Как правило, деньги ни с кого я не брал. Я всегда контактировал с обществом, поэтому знал и тех, кто пришел с фронта живыми.

С 1966 года я был местным депутатом. В 1964 году мы уже возлагали венки девятого мая на братские могилы в Козино, хотя в стране стали праздновать День Победы только с 1965 года. Я непосредственно участвовал в этом процессе. В наших краях были немцы, и в округе было восемь братских могил на территории двух сельских советов: Козинского и Аксиньинского. Правда, Козинский сельский совет в 1954 году упразднили и сделали один Аксиньинский, в который вошло одиннадцать населенных пунктов. Раньше памятники на братских могилах были простенькие: металлические со звездой. Когда начали разорять храмы в начале 1930-х годов, церковные ограды переносили и использовали на братских могилах.

Из семи населенных пунктов бывшего Козинского сельского совета – села Козино, Ивановки, Грязи, Синьково, Липок, Ларюшино и Дунино – ушли воевать 184 человека, в том числе четверо из моей семьи. Из них 114 человек погибло, а 70 вернулось с фронта живыми, хотя многие покалеченные и больные, кто без руки, кто без ноги… Я знал каждого из этих семидесяти человек, со всеми контактировал, проводил беседы, потому что был депутатом, потом главой администрации. Меня удивляло и удивляет до сих пор, что участники Великой Отечественной войны не открывались мне, не рассказывали о фронтовой жизни. Из 70 человек только двоих немного удалось разговорить: Вендюкова Василия Гавриловича из Дунино и Мишакова Владимира Семеновича из Иславского.

Еще в 1965 году был у меня разговор с участником войны из Козино Штыркиным Иваном Ивановичем. Он пригласил меня к себе домой после возложения венков у памятника. Посидели с ним и его зятем Володей Чемодановым, выпили. Я думал, он разговориться, расскажет о фронтовой жизни, но ошибся. Единственное, Иван Иванович задал нам молодым тогда еще людям вопрос, почему наш солдат, хотя и с большими потерями, но все же одолел такого страшного врага? Володя сказал, что зима помогла. Я же тогда считал, что напрасно немцы, когда начали завоевывать наши города, села и деревни, жестоко относились к людям. Будь они добрее, полагал я, неизвестно – может быть, Москву бы и взяли. Иван Иванович выслушал нас и сказал: «Нет, не в том дело, ребята. Победить помогло высокое чувство патриотизма русского солдата». Он был прав. А сейчас у нас чувство патриотизма если на нуле, то на низком уровне.

К слову, о жестокости немцев. Первого декабря 1941 года, когда они дошли до наших мест, наверное, почувствовали, что Москву им не взять, поэтому особенной жестокости уже не проявляли. Было только одно: выгоняли людей в сильный мороз и занимали их дома. Однако местное население в некоторой степени было к этому готово, потому что за домами у всех были землянки. Мой однокашник Михаил Мартынов из деревни Грязь вспоминал, как он с шестью-семью другими пацанами сидел на печке, когда немцы обедали за столом в доме. Немцы ребят не трогали и даже давали им бутерброды.

Конечно, это был злейший враг, никто не может это оспаривать. Когда наши погнали фашистов рано утром 1-го декабря 1941 года, началось контрнаступление советских войск под Москвой, при отступлении немцы «зачищали» после себя – вот тогда была жестокость. Однако неверно и то, что немцы при отходе жгли дома. Они сожгли только один дом в Палицах и здание школы в Липках, потому что там были командные пункты. В основном по жилью били наши же «Катюши», потому что это был единственный способ выкурить врага из домов. Я знаю, какое количество домов сожгли в Грязи, Палицах. Полностью сожгли Синьково, один дом остался в Липках, четыре – в Ларюшине. Наши «Катюши» стояли в Салькове на правом берегу реки Москвы и под Иславским. Когда дома начали гореть, немцы выбегали, оставляя в подполе крупнокалиберные пулеметы. Все наши населенные пункты – Грязь, Палицы, Синьково, Липки – стоят на высоте, а внизу – пойма реки Москвы. Когда началось контрнаступление, наши ребята-сибиряки шли по голым полям, их были видно немцу сверху как на ладони. Здесь погибло много наших солдат.

– Почему участники не открывались, не рассказывали о войне? У вас есть объяснение?

– До сих пор мне это непонятно. Такое впечатление, что когда наши войска брали Берлин, солдат подготавливали молчать о том, что было. Все, кого я знал, уходили от ответа. Может быть, мы относились к участникам войны также безучастно, как сейчас к детям войны.

– Когда пришло понимание, что нужно записывать воспоминания еще живых детей войны?

– В 1993 году я купил видеокамеру. Я снимал, как правило, людей старше себя и однокашников. Снимал их при разных обстоятельствах, сначала не было какой-то определенной цели. Меня с детства тянуло, как следствие потери всех взрослых мужчин из нашего дома, к старшему поколению. Со временем накопилось много материала. Я перевел свои видео на диски и дал посмотреть директору дома культуры в Аксиньино Александру Егоровичу Галкину. Он однажды сказал мне в беседе, что эту информацию надо распространять и предложил на основе этих материалов написать книгу.

В 2015 году я сел писать первый сборник. Тогда я был сильно болен, попал в кардиологический центр. Начал писать еще дома, а продолжил в больнице. Подключились журналисты Краснов Олег Юрьевич и его жена Вера Сергеевна. Александр Егорович Галкин нашел спонсоров, и мы издали в том же 2015 году первый сборник «Навечно в памяти народной» тиражом шестьсот экземпляров.

Когда я говорил про жестокость немцев, надо понимать, что она была не везде одинакова. Где-то, как я сказал, подкармливали ребятишек на печке, но все же оккупация была самая настоящая. Собирали в деревнях стариков, женщин и детей и гнали пешком из Липок, Палицей, Грязи под конвоем в мороз и снег в Рузу. Этот путь шел, как правило, лесными тропами. Надо было пройти через Ершово, Фуньково, Сватово, Ивашково, Сурмино и потом выйти в сторону дороги Руза-Москва на Каринское и дальше к Тучково и Рузе. За день такой путь не пройдешь, поэтому ночевали в лесу, в стогах сена, соломы или в хранилищах с картошкой, морковью, свеклой. Немцы специально взрывали эти хранилища, чтобы все замерзло, но для тех, кого гнали в Рузу, даже это было спасением: варили на костре мороженую картошку. Страшно, через что прошли эти люди. Из Рузы их отправляли эшелонами на работу в Германию. Это были обыкновенные товарные вагоны, ничем не оборудованные, без печек…

Одна женщина с девочкой смогли каким-то образом сбежать из Рузы. Рассказ этой девочки вошел в один из моих сборников. Ей было тогда около четырех лет. Мать ослабла до такой степени, что едва могла идти. Она сняла с забора у кого-то рваную скатерть и привязала дочь сзади на спине как рюкзак. Она несла девочку на себе в сильный мороз много километров. Еле-еле дошли они к родственникам в Аксиньино. Вся спина у девочки была в кровяных пузырях.

Видели дети войны и виселицы. На глазах матери немцы убили парня из Палицей. Он грелся у костра в форме ученика ПТУ, на которой были какие-то знаки, и немец принял его за партизана.

– Вслед за книгой «Навечно в памяти народной» вышел второй сборник?

– Да, вторая книга называлась «Наше детство пришлось на войну». В этом сборнике есть воспоминания участника Великой Отечественной войны Василия Гавриловича Вендюкова – одного из тех, кто разговорился. Хорошего он мало рассказывал. Я спрашивал его, оправдано ли то, что наших солдат гнали по голому полю, в то время как немцы занимали высоты – удобную позицию, с которой обстреливали ребят. Оправдано ли было, что с лозунгом: «За Родину, за Сталина!» их гнали на убой? Он ответил, что как лозунг – это оправдано, а то, что неподготовленных солдат не обучили, послали в бой и тем самым много погубили людей – не оправдано. Им, правда, дали полушубки, автоматы, но они не были подготовлены.

– Что вам запомнилось из собственного детства, пришедшегося на войну?

– Я был эвакуирован. Помню, как нас везли на санках через поле в Иславское. Организованной эвакуации как таковой не было, просто передавалось по сарафанному радио, что надо уходить, потому что немец уже в Грязи. Моя сестра Тамара и Рая Буданова посадили меня с моим ровесником Володей Будановым на санки и везли по снегу. Как правило, колхоз давал лошадиные упряжки на три-четыре семьи, но нам не дали. Помню, я в туалет попросился, а они кричат, чтобы сидел на месте. Страх большой был: немецкие самолеты летели все время над нами по руслу реки Москвы бомбить столицу. Наконец, мы приехали в Иславское к нашим родственникам. Дом был трехоконный: на печке лежало человека три или четыре, а в комнате народу было столько, что негде было встать. В этот момент с печки свесили головы те, кто там лежал, и начали надо мной смеяться, когда узнали, что на мне белье нужно переодевать. Я расхныкался, мне стыдно было.

Помню этот завывающий звук то ли от пикирующего самолета, то ли от авиационной бомбы. В нее фашисты монтировали что-то специально, чтобы она во время полета издавала устрашающий звук. Все легли в доме, а я стою. Мне кто-то подзатыльник дал, и в этот момент где-то рядом раздался взрыв. Дом буквально заходил от взрыва.

Потом еще во время войны мой друг Витя Логинов нашел где-то пять пистолетных патронов и стал мне их показывать. Он был в очках, немножко подслеповатый, и я у него одну пульку стащил. Он заметил пропажу, начал считать, везде обыскал меня, а я ее спрятал в рот. Так получилось, что пулю я случайно проглотил. Потом уже у взрослого стал у меня сильно болеть живот. Я пошел в больницу и говорю, что пулю проглотил во время войны. Мне сделали рентген – не было там пули!

– Ваши предки давно жили в этих местах?

– Да, мой дед Хрисан был объездчиком леса и обувщиком. Он был мастером по пошиву детских башмачков. Дед жил в лесной сторожке между Аксиньино и Чесноковым нынешнего Истринского района. Мой отец стал преемником деда на этой должности. Папа погиб в августе 1945 года, уже после победы. Случилось это в Прибалтике, в Латвии, поселок Мадлиена. Помню, как отец приходил на побывку во время войны, и помню рыдания, когда узнали о его гибели.

– В прошлом году вышел уже третий сборник воспоминаний?

– Последний сборник называется «Вспоминают дети войны». Я выставил его на премию «Наше Подмосковье», недавно с дочкой ездил на защиту проекта в Звенигород. Этим трем книгам цены нет. В моих трех сборниках, изданных в 2015, 2017 и 2018 годах представлены рассказы тридцати пяти человек. Это дети войны, которых я снимал на камеру, с которыми беседовал совсем недавно.