«Щупальца» фарфористов в Ликино-Дулево

Рабочий клуб знаменитой фарфоровой фабрики в подмосковном городе Ликино-Дулево является ярким памятником советского авангарда. Дворец культуры был создан выдающимся архитектором XX века Константином Степановичем Мельниковым. Почти все проекты Мельникова были построены в Москве, а клуб в Ликино-Дулево является единственной постройкой знаменитого архитектора в Московской области и за пределами столицы. «Щупальца в прекрасный бор» и «Звезда химиков» – такие диковинные имена получило это здание.

Почти все постройки Мельникова, возведенные в Советской России в недолгий период моды на архитектуру авангарда и конструктивизма в 1920-е годы, получали довольно странные прозвища. Внешний облик мельниковских клубов, гаражей и административных зданий сильно выделялся из окружающей городской среды, а новаторский подход архитектора надолго опередил свое время. Те, кому были по душе авангардные здания Мельникова, и те, кто смотрел на них с иронией, придумывали емкие метафоры вроде «Рупора на Стромынке», «Сигары Свободы» или «Глаза» гаража Госплана СССР. Критики архитектора-авангардиста давали постройкам едкие клички вроде «Клетки попугая» для клуба «Буревестник» или «Консервной банки» для дома-мастерской Мельникова в Кривоарбатском переулке в Москве.

Клуб фарфористов в Ликино-Дулево торжественно нарекли «Звездой химиков», а сам автор величал его «Щупальцами в прекрасный бор». При взгляде сверху здание действительно напоминает пятиконечную звезду. За зданием клуба предполагалась зеленая территория, ставшая сегодня парком Победы. Корпуса клуба как бы прорывались из городской среды в природную зону, напоминая диковинное животное с щупальцами. Так появилось второе название: «Щупальца в прекрасный бор».

Среди работ Мельникова достаточно много зданий рабочих клубов. Эти учреждения при фабриках стали массово вводится в СССР в 1920-е годы. Изначально в качестве помещений заводских клубов использовали закрытые церкви или конфискованные барские особняки, но с 1926 года была поставлена задача массового строительства новых зданий для размещения в них учреждений культуры и досуга заводских рабочих. В 1920-е годы подобных заведений при фабриках насчитывалось более двух тысяч, однако профсоюзы, выступавшие главными заказчиками, требовали постройки новых клубов.

Профсоюзы выделяли огромные средства на строительство заводских домов культуры. Только в 1927 году в столице и области было построено около тридцати фабричных клубов. Так как профсоюзы были заинтересованы в очень быстром строительстве, то длительных и дотошных конкурсов архитектурных проектов не проводили, а утверждали чуть ли не первые попавшиеся чертежи. С одной стороны, эта спешка способствовала утверждению многих посредственных архитектурных планов. С другой стороны, только благодаря поверхностному знакомству с проектами, вероятно, и могли быть одобрены новаторские и авангардные решения Константина Мельникова. Есть мнение, что полноценная комиссия даже в сравнительно либеральные 1920-е годы в СССР едва бы одобрила причудливые формы зданий Мельникова.

Мельников называл годы, когда был построен клуб фарфористов в Ликино-Дулево, своим «золотым сезоном». Искусствовед Селим Хан-Магомедов приводил в своей книге слова архитектора об этом творческом периоде, найденные в его рукописях: «Начиная с 1927 года мой авторитет вырос в монопольный захват. Вслед за Бахметьевским гаражом поручается строительство гаража для грузовых машин на Новорязанской улице, строительство клуба имени Русакова на Стромынке, клуба имени Фрунзе на набережной, клуба завода «Каучук» на Плющихе, клуба «Буревестник» у парка Сокольники, клуба «Свобода» на Вятской улице, клуба при фарфоровом заводе в Дулеве… Здания клубов проектировались мною не просто как здания, я составлял проект грядущего счастья, проект архитектуры большого подъема строительства новой жизни. И не остановится темп современных форм Архитектуры, начавшийся здесь у нас на взрывах прошлого».

В начале своего творческого пути Мельникову поручили заказ, который на долгие годы стал его «охранной грамотой» от какой-либо серьезной критики. На чересчур смелые проекты власти смотрели сквозь пальцы, быть может, не в последней степени потому, что он изготовил чертеж стеклянного саркофага для Мавзолея на Красной площади. Однако «золотому сезону» суждено было закончиться. Во второй половине тридцатых конструктивизм и авангард в архитектуре были отвергнуты в СССР по идеологическим соображениям. В формах зданий вновь появляется монументальность классицизма. Казалось, что Константин Мельников оказался ненужным новой советской архитектуре. К 1960-м годам он был практически забыт, хотя занимался преподавательской работой и продолжал жить в своей «Консервной банке» в Кривоарбатском переулке.

Искусствовед Селим Хан-Магомедов познакомился с Мельниковым в тот период, когда художник был незаслуженно забыт. Вместе они совершили поездку и осмотр его довоенных гаражей и клубов, включая клуб в Ликино-Дулево. Эти сооружения Мельников не посещал много лет и, по свидетельству Хан-Магомедова, очень эмоционально воспринимал свои собственные произведения. Осматривая постаревшие здания, «он волновался и, не стесняясь, восхищался удачной композицией и удачным ракурсом». Интерес к творчеству Мельникова вновь возрос в 1990-е годы после смерти Константина Степановича. Можно сказать, что тогда его открыли заново. В наши дни Мельникова нередко называют одним из самых значительных архитекторов XX века.

Несмотря на то, что Мельников прославился как столичный архитектор, с Подмосковьем его связывает не только единственный за пределами столицы «Клуб фарфористов». Мать зодчего – крестьянка Елена Репкина – была родом из города Воскресенска, переименованного позднее в Истру. Именно там, отбывая военную службу в Звенигородском уезде Московской губернии, с ней познакомился отец будущего архитектора. Позднее родители Мельникова переехали в Москву, где и появился на свет Константин Степанович.