Усадьба Солнышково на реке Лопасне

Деревня Солнышково находится в двух километрах от города Чехов на левом берегу реки Лопасни. От усадьбы сохранилось несколько старинных заброшенных построек и часть сада. В прежние времена Солнышково принадлежало Дмитрию Николаевичу Свербееву – дипломату, владельцу московского литературного салона, где бывали Пушкин, Гоголь, Чаадаев и многие другие писатели и мыслители. В Солнышевской земской больнице работал сторожем неординарный человек – князь Василий Васильевич Вяземский. О князе-отшельнике в серпуховской округе слагали легенды: его сравнивали с библейскими пророками и называли учителем Льва Толстого.

Имение мемуариста Свербеева

Московский дом владельца Солнышково Дмитрия Николаевича Свербеева, по слову Д.А. Хомякова, с 1840-х годов сделался «средоточием культурной жизни» и «приютом всего, что было тогда живого и мыслящего». Дом Свербеева в Москве стал литературным салоном, где бывали Герцен, Белинский, Грановский, Аксаков, Чаадаев, Хомяков и многие другие. Супруга Дмитрия Николаевича была двоюродной сестрой философа-западника П.Я. Чаадаева, но при этом причисляла себя к лагерю славянофилов. Самого же хозяина московского салона Свербеева не принимали ни те, ни другие: западники считали его склонным к славянофильству, а славянофилы, наоборот, – к западничеству. Жизнь Д.Н. Свербеева проходила в Москве и Европе, а летом он жил в своих деревнях, в том числе в имении Солнышково на реке Лопасне.

Д.Н. Свербеев был автором мемуаров, которые через много лет после его смерти опубликовала дочь Софья Дмитриевна. В своих записках Свербеев многократно упоминал подмосковную деревню Солнышково. Имение, состоявшее из сельца Солнышково и села Чудиново, в 1770-х годах подарила семье Свербеевых их дальняя родственница Прасковья Михайловна Раевская. В Чудиново в то время сохранялись старинные каменные палаты и церковь, но отец Дмитрия Николаевича, осмотрев купленное родственницей село, выбрал для постройки дома более живописное Солнышково.

Вот как описывал этот выбор Д.Н. Свербеев: «В усадьбе, весьма невзрачной по местоположению, была березовая роща, окаймленная доселе целыми липами. Отец мой, осмотрев после заочной покупки в первый раз это имение, тотчас решил перенести усадьбу в Солнышково, наше подмосковное местопребывание на реке Лопасне, довольно замечательное своим красивым местоположением в виду Курской железной дороги. В моих глазах такое перенесение усадьбы отцом может служить лучшим доказательством его эстетического вкуса, столь редкого в тогдашнее время…»

В Солнышково двенадцатилетний Д.Н. Свербеев провел тревожное время вторжения войск Наполеона в 1812 году. Когда до его отца дошли слухи о сдаче Москвы французам без боя, семья бежала из Солнышкова в Тульскую губернию.

Вот как Д.Н. Свербеев описывал дом в Солнышково: «Красивое мое Солнышково по кончине отца в 1814 г. было постоянным летним пребыванием тетки моей Елены Яковлевны. Она жила там в длинном деревянном доме, перестроенном еще батюшкою из маленького первобытного домика. Этот наш дом, в котором живал и я, был одноэтажный, с большим мезонином и двумя или тремя саженями длиннее теперешнего двухэтажного, построенного мною в 1835 г. на том самом месте. Расположение его было – какое я называл и называю казенным, т.е. проходная угольная зала, вся в окнах, за нею две гостиные и большая угольная, где была и спальня тетушки, из нее длинный коридор, в нем лестница на мезонин, а за ним три комнаты, обращенные во двор… Бревенчатый дом снаружи не был ни оштукатурен, ни обшит тесом... Снаружи главного фасада, обращенного к реке и к Лопасне, был балкон…»

Князь-сторож Вяземский

Ю.К. Авдеев в издании 1984 года книги «В Чеховском Мелихове» в очерке «В Серпухове были типы» рассказывал о странном стороже Солнышковской больницы, которого, бывая здесь по врачебным делам, встречал иногда великий писатель Антон Павлович Чехов. Это был «всклоченный, грязный старик с ястребиным носом и совиными глазами, всегда одетый в рваный, замызганный тулуп». Сторож обычно бродил праздно по больничному двору и бранился с мужиками. Когда сторож умер, ему были устроены неожиданно пышные похороны. Чехов с удивлением узнал, что этот грязный мужик был на самом деле князем Василием Васильевичем Вяземским.

Среди некоторых серпуховских дворян и представителей интеллигенции возникло почти религиозное почитание этого странного князя, жившего одиноко на хуторе в нищете. Укрепил миф серпуховский помещик, мировой судья А.П. Мантейфель, написавший в номере «Русских ведомостей» за 1893 год длинный некролог Василию Васильевичу Вяземскому. В некрологе Мантейфеля Вяземский сравнивался и с Иоанном Крестителем, и с ветхозаветным пророком Илией. Он якобы продал имущество, раздал деньги бедным и добывал себе пропитание простым трудом. Князь освоил токарное, столярное и переплетное ремесло, но при этом, не переставал совершенствоваться интеллектуально: читал Лейбница, Канта, Гегеля и других философов. В этом некрологе подчеркивался сознательный отказ князя от богатства и праздного «барства», напоминавший позднейшее учение Льва Толстого об «опрощении» – то есть простой жизни, наполненной физическим трудом и основанной на удовлетворении минимальных потребностей.

В 1895 году писатель и журналист Михаил Осипович Меньшиков заинтересовался личностью покойного В.В. Вяземского и отправился в Серпуховский уезд, чтобы побеседовать с людьми, лично знавшими князя. Итогом расследования Меньшикова стала статья «Литературное дознание», в которой он полностью развеивал миф о мудром князе-отшельнике. По версии Меньшикова, Вяземского помнили лишь как разорившегося скандалиста, жестокого грубияна и развратника. Из писем Чехова известно, что писатель читал «Дознание» Меньшикова, и, возможно, изобразил обедневшего князя Вяземского в повести «Моя жизнь».